Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

По предложению Наполеона III, в третьей статье договора была предусмотрена возможность проведения плебисцита в населенном преимущественно датчанами Северном Шлезвиге по вопросу о присоединении этой территории к Дании (эта оговорка была аннулирована Пруссией и Австрией в 1878 г. в двустороннем порядке).

Согласно Пражскому договору, Австрия не несла никаких территориальных уступок в пользу Пруссии, однако лишалась Венеции, отходившей Итальянскому королевству.

Цель прусской политики была достигнута. Австрия признала образовывавшийся Северогерманский союзLV и, тем самым, господство Пруссии в Северной Германии. Она также приняла программу выстраивания крепких отношений в будущем между Северогерманским союзом и южногерманскими государствами: Баварией, Вюртембергом, Баденом и Гессен-Дармштадтом, международная независимость которых, тем не менее, сохранялась. «Нынешнее дело Пруссии в глазах прусского и вообще австро-германского населения, – писали «Московские ведомости», – будет всегда представляться одним из самых славных национальных подвигов, достойных занять место наряду с деяниями Фридриха Великого или событиями 1813 года» [1382].

Парламентские противники Бисмарка косвенно упрекали Пруссию в том, что она не пошла дальше в своей политике. «У нас есть миссия, – взывал к ландтагу депутат от Германской прогрессисткой партии Бенедикт Вальдек, – у нас, великого германского государства <���…> есть миссия объединить Германию. Миссия в большей степени реализуется, кроме южных немцев, Вюртемберга, Баварии и Бадена. Образуется общая, великая единая империя от Рейна до Айдера, вновь объединяется то, что было основано частично при Карле Великом, частично при Оттонах» [1383]. Однако прусский министр-президент не мог допустить спешки в этом сложном деле, потому что теперь для Пруссии ставки в игре повышались. Цена проигрыша была велика, ведь потерять теперь она могла гораздо больше, чем прежде [1384]. Необходимо было действовать осторожно.

Предложенная Бисмарком линия Майна как граница прусского влияния им же фактически и была нарушена в конце лета – начале осени 1866 г., когда были заключены оборонительные и наступательные союзы Пруссии с каждым из южногерманских государств по отдельности (с Гессен-Дармштадтом – весной 1867 г.). Выстраивание тесных отношений с южными немецкими государствами не было односторонней инициативой прусской политической элиты. «Санкт-Петербургские ведомости» сообщали о сильной борьбе, которая происходила в Южной Германии между противниками и сторонниками присоединения к Северной Германии. Обращает на себя внимание тот факт, что «движение в пользу соединения с Пруссией постоянно усиливается; оно охватило уже народные массы, и постоянно появляются протесты против разделения Германии на Северную и Южную» [1385].

Предусмотренное в Пражском договоре объединение южногерманских государств в Южный (также, Южногерманский) союз вследствие занятой правительствами Бадена и Вюртемберга позиции не состоялось. Этому способствовала также и удельная политика нового министра-президента Баварии Хлодвига цу Хоэнлоэ-Шилингсфюрста, который выступал за соблюдение баварских интересов.

Учитывая дальнейший курс Пруссии на распространение своего влияния за пределы Майна, судьба государств Южной Германии была предрешена. «Исходил я из того, – писал в своих воспоминаниях Бисмарк, – что единая Германия – лишь вопрос времени и что Северогерманский союз только первый этап на пути к его разрешению» [1386].

В таком тяжелом исходе австро-прусского противостояния сложно найти виновных. В братоубийственной войне, как называют в германской историографии Австро-прусскую войну 1866 г., и ответственность нужно делить по-братски. Верным будет утверждение как об агрессивном внешнеполитическом курсе Бисмарка, который для решения этого векового противостояния даже заигрывал с венгерскими патриотами, так и о намеренной эскалации конфликта венским кабинетом, который фактически отказался использовать имевшиеся в тот момент реальные возможности избежать вооруженного столкновения. В письме королеве Вюртембергской Ольге Николаевне Горчаков справедливо писал: «Австрия обманула ожидание всех. Она была бита во всех столкновениях с пруссаками. Политически она совершила маневр, который показался ей искусным и который был только предательским, – маневр, которым она обидела две великие нейтральные державы (Россию и Великобританию – В. Д.) и оттолкнула большую часть либеральных и национальных сил Германии, обратившись к государству, которое всегда было объектом недоверия (к Франции – В. Д. )» [1387].

Братоубийственная война разделила не только территорию Германии пополам. Она оказала огромное воздействие на германское национальное самосознание, для которого 1866 г. стал определенным водоразделом. В обстановке революционных угроз и агрессивной внешней политики Наполеона III Пруссию все больше стали ассоциировать с собирателем земель германских [1388]. Внешне неизменное с начала XIX века устройство германских государств разлагалось изнутри уже давно. Уже в 1849 г. Л. Шнейдер писал в Петербург: «Как теперь не верить в существование Германского единства! Все немецкие племена, жившие доселе мирно между собою, теперь совершенно единогласны в том, чтобы от всей души ненавидеть друг друга, и, если возможно, истребить при первом случае огнем и мечом <���…> Я вспомнил слова Пушкина: Хмельна для них славянов кровь/ Но тяжко будет им похмелье! Так, кажется, будет и в Германии. Дай только Бог, чтоб не нужно было Бородина для образумления сумасшедших» [1389]. Но в истории объединения Германии оказалось свое Бородино. В Сражении при Кёниггреце Пруссия поставила Европу перед фактом новых реалий в германском вопросе. Известный врач Рудольф Людвиг Карл Вирхов, депутат от Германской прогрессистской партии, в своем выступлении в прусском парламенте подчеркивал, что по результатам Пражского мира Австрия «изгнана» из Германии, что она «отказалась от своего соучастия» в формировании нового германского естества. Он считал это «справедливым не столько в отношении Пруссии, сколько, по меньшей мере, в отношении Германии», и сетовал, правда, на то, что в Пражском мире это недостаточно закреплено [1390]. «Московские ведомости» отмечали: «С удалением Австрии из Германии Пруссия достигает главной цели своей политики; с удалением Австрии объединение Германии будет уже почти свершившимся фактом. Второстепенные мелкие германские государства могут еще влачить свое существование, но самостоятельность их будет уже почти только одним словом» [1391].

И если в военном плане появление Северогерманского союза стало возможным после Кёниггреца и успехов новаторства Мольтке, то самим фактом провозглашения нового государства немцы были обязаны дипломатии Бисмарка. Чуть позже, в 1867 г., на одном из заседаний Северогерманского рейхстага Бисмарк специально обратил внимание на то, что, если бы не нашлось никого, кто осенью 1862 г. пошел на открытое противостояние с прусским парламентом, едва ли Пруссии удалось бы иметь армию, увенчанную спустя четыре года победами [1392].