Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

В своем послании Бисмарку [1369]Мантейффель обращал внимание Берлина на следующее: «Главное то, что Россия остается в добрых отношениях (к Пруссии – В. Д.), мы можем делать то, что мы захотим» [1370]. В отличие от своих предыдущих донесений из Петербурга теперь он дал ясно понять Бисмарку, что у Александра II и Горчакова все же был определенный интерес в решении вопроса с Галицией и отмене условий Парижского мира. Это могло стать важной темой дальнейшего диалога Берлина и Петербурга.

Письмо Александра II смутило прусские правящие круги. Бисмарк и Вильгельм I вновь разошлись в вопросе о судьбе северогерманских территорий и правящих династий. Под впечатлением послания российского императора прусский король отправил Бисмарку 14 августа личное письмо [1371]. В нем монарх выразил свое согласие с тем, что решение династического вопроса и вопроса об аннексиях соответствовало, на первый взгляд, целям Пруссии. Опасаясь того, что Франция и Австрия отказались бы от немедленного признания прусских завоеваний, король предложил сохранить германские династии в их прежних владениях. Вильгельм I предлагал своего рода программу создания в Северной Германии удельных княжеств. Так, например, предусматривалось образование великого герцогства Ганноверского с бывшим ганноверским королем во главе. Такие предложения шли в резкое противоречие с планом Бисмарка по созданию монолитного государственного объединения во главе с единственным королем без каких бы то ни было законных правящих особ рядом, пусть даже и в пределах их удельных княжеств.

Зачитанный на заседании правительства 15 августа план короля встретил большое сопротивление со стороны министров и, в первую очередь, Бисмарка. Его также поддержал прусский кронпринц, высказавший мнение о полном присоединении Ганновера к Пруссии.

В своей телеграмме Мантейффелю [1372]Бисмарк просил передать Александру II через Горчакова, что ответ короля на письмо императора задерживается в силу его недомогания, но обязательно последует в течение ближайшего времени. Также Бисмарк сообщал в Петербург, что, учитывая личную заинтересованность Александра II, вопрос о пока нерешенном статусе отношений между Пруссией и Гессен-Дармштадтом на прошедшем заседании ландтага 17 августа озвучен не был, в то время как с Вюртембергом удалось мирно достичь согласия и понимания по всем территориальным и правовым спорам.

20 августа на стол Вильгельма I был подан составленный Бисмарком набросок ответного письма Александру II. В нем подробно излагались причины, заставившие короля «принести личные свои чувства в жертву благу государства» и согласиться с чаянием народа на полную аннексию Ганновера, Гессен-Касселя и Нассау. Прусский король убеждал императора, что не предстоящий парламент, но существование «этих маленьких и немощных династий» наносило более существенный вред монархическому началу в Германии. Специально подчеркивалось: «Общественное мнение проникнуто убеждением, что эти небольшие монархии стоят в естественном и неизбежном противоречии к национальным

интересам». В письме содержались уверения, что король будет бороться с революцией также жестко, как и прежде. В конце письма Бисмарк настаивал на включении важного предложения: «Ни одна из моих политических комбинаций не нарушит российских интересов. Напротив, я сочту себя счастливым, если мне удастся найти в будущем случае доказать Вам, что я постоянно почитаю их за интересы старейшего и вернейшего союзника Пруссии» [1373].

Этой фразой Берлин пытался выяснить, насколько серьезным было предложение Горчакова о российско-прусском союзе, которое Мантейффель передал в телеграмме 17 августа в Берлин. В сопровождающем письмо короля предписании Мантейффелю Бисмарк просил его узнать: «Говорил ли еще Горчаков о союзе (Bündnisse)? Мы бы не отказались от практического соглашения (Verständigung) для дальнейших событий, о чем в конце письма сделана приписка, лишь только у России было бы «желание», на что она ранее не соглашалась» [1374].

В еще одной телеграмме 21 августа [1375]Бисмарк раскрывал Мантейффелю конкретные цели возможного прусско-российского соглашения. Он писал: «Осторожно прозондируйте, можем ли мы, в случае если вступим в войну с Францией, рассчитывать, по меньшей мере, на то, что Австрию, слабую, как сейчас, Россия поставила бы под такую постоянную угрозу, что нам оттуда ничего не пришлось бы бояться». Этим он хотел лишний раз перестраховаться, поскольку сам еще не был уверен в том, что Австрия в предстоящей войне будет воевать на стороне Франции. Со своей стороны Бисмарк был готов обещать России за эту, по его словам, «легкую» услугу пойти на дипломатические обязательства, суть которых он не разъяснял.

Значение России для Бисмарка, выкладывавшего уже в это время дорогу для достижения следующей цели прусской политики, становится ясным после его фразы: «Наша крепость против Франции зависит от того, что мы можем ожидать в этом случае от России».

Через несколько дней Мантейффель сообщал Бисмарку о результатах своего «зондирования». Они заключались в том, что «князь Горчаков не пошел ни на что позитивное, но Ваша светлость может твердо выступить против Франции» [1376].

Очевидно, ожидая дальнейших предложений Берлина, в Петербурге создавшуюся ситуацию оценивали довольно спокойно: «Принципиальные убеждения обоих государей расходятся; но оба намерены поддерживать тесное взаимопонимание» [1377], – сообщал Горчаков Будбергу.

Прусский генерал передавал, что новое письмо Александра II, которое он должен был передать Вильгельму I уже по своему возвращению в Берлин, хотя и было «продолжением доктринерского обмена мыслей», но ярче всего выражало «новые заверения в сохранении дружественных отношений между Пруссией и Россией». И действительно, в письме своему дяде Александр II с воодушевлением писал, «что моим самым сильным пожеланием будет видеть, как Пруссия и Россия останутся в будущем теми, кем они были в прошлом: старыми и верными союзниками» [1378].

Эта новость усилила восприятие прусскими политическими кругами самого ожидаемого события всей Австро-прусской войны: подписание 23 августа Пражского мирного договора [1379].

Он был заключен между коалицией северогерманских государств под предводительством Королевства Пруссия, с одной стороны, и империей Габсбургов, с другой стороны. Вместе с двусторонними договорами между Пруссией и государствами Южной и Средней Германии Пражский договор завершал Австро-прусскую войну и подтверждал достигнутые уже в прелиминарном мирном договоре в Никольсбурге новую организацию мира германских государств [1380].

Австрийское правительство признало окончательную ликвидацию Германского союза и отказ от своего участия в формировании новых отношений внутри Германии. Она соглашалась с удовлетворением амбициозных планов государства Гогенцоллернов в отношении аннексий северогерманских территорий. Монархи Ганновера, Кургессена и Нассау провозглашались низложенными, а территории этих государств признавались включенными в состав Прусского королевства. Кроме того, Австрия отказывалась от своих прав на управление герцогством Гольштейн и признавала включение Шлезвига, Гольштейна и Лауэнбурга в состав Пруссии. Такая же участь ожидала и ранее вольный город Франкфурт-на-Майне, который должен был войти в состав прусской провинции Гессен-НассауLIV. «Император с сожалением наблюдал, как старые династии исчезают с карты Европы, и <���…> это сожаление откровенно выражал королю Пруссии» [1381]– такими официальными объяснениями ограничились в Петербурге на фоне пассивного поведения Великобритании и Франции.