Ирина Полякова - Мифы о прошлом в современной медиасреде. Практики конструирования, механизмы воздействия, перспективы использования

Разумеется, не обо всем говорится одновременно: бывают предметы, которые на миг попадают во владение мифического слова, а затем исчезают, и их место занимают, становясь мифом, другие. Бывают ли предметы фатально суггестивные, как говорил Бодлер о Женщине? Определенно нет: можно допустить, что бывают мифы очень древние, но никак не вечные, ибо только человеческая история превращает действительность в слово, она и только она властна над жизнью и смертью мифического языка. Уходя или не уходя корнями в далекое прошлое, мифология обязательно зиждется на историческом основании, ибо миф есть слово, избранное историей, и он не может возникнуть из „природы“ вещей» [359] Барт Р. Мифологии; пер. с фр. — М.: Издательство им. Сабашниковых, 2004. С. 233–234. .

Настоящее время некоторые исследователи также называют переходной эпохой и связывают с коммуникационной революцией, с цифровой экономикой. При этом в первые десятилетия XXI в. возникают новые вызовы, такие как тотальная слежка, искаженное информационное поле. То есть меняется пространство развертывания социального мифа, и теперь опасность кроется не столько в неизведанности и пугающей неупорядоченности архаического, содержащегося в символах, но расцветает, демонстрируя свою новую ипостась, так сказать, манипулятивная составляющая современного мифа: вирусная природа мемов, анонимность создателей сообщений.

Сегодня мы вновь, как и в начале XX века, переживаем моменты «…острой актуализации мифологии масс» [360] Бобринская Е. А. Душа толпы: Искусство и социальная мифология. — М.: Кучково поле, 2018. С. 266. . Примерами здесь являются возникающие в разных точках планеты (Франция, США, Украина, Грузия, Турция, Египет и т. д.) массовые протесты, стихийные митинги, удавшиеся и неудавшиеся попытки свержения политических режимов. Причем вовлеченными в процессы мифологизации и мифотворчества оказываются самые широкие слои населения, а реализуются теперь такие процессы уже при помощи современных средств массовой коммуникации, которые, используя социальные сети, перформансы и политические арт — практики, фактически ангажируют суггестивную функцию мифа.

Проиллюстрировать изменение функций социального мифа в информационном обществе, и в целом увидеть отмеченную выше двойственность социальной мифологии, можно на примерах повседневной жизни и такой формы общественного сознания как эстетика.

Современная повседневная жизнь представляется динамичным явлением, требующим постоянного внимания. Повседневность оказывается пространством обнаружения важных идей и социальных практик, пространством наполнения мифов новым, соответствующим требованиям современности, смыслом, пространством совмещения традиций и новшеств. При этом современное информационное общество только добавляет суггестивности социальным мифам, простирающимся почти в каждой сфере повседневной жизни. В частности, в такой сфере повседневности как досуг ярким примером, демонстрирующим новые функции социального мифа (включая все, связанные с ним феномены: клише, стереотипы, иллюзии и т. п.), выступает кино: «Цифровая реальность вкупе с компьютерными ухищрениями создает новую мифологию абсолютно пластической досягаемости для киноглаза — и с его помощью для зрителя — внутреннего строения живой и неживой материи, а также динамики ее процессов. По сути дела, игровое кино синтезируется с новейшими анимационными технологиями, решительно расширяя поле иллюзий» [361] Сальникова Е. В. Визуальная культура в медиасреде. Современные тенденции и исторические экскурсы. — М.: Прогресс — Традиция, 2017. С. 156–157. .

Не случайно, поэтому в известном своим эклектизмом искусстве постмодернизма имеет место трепетное отношение к тому или иному фрагменту повседневности. Не принципиально при этом, относится ли явление или предмет к быту, труду или досугу, оно вполне может быть использовано в таких постмодернистских акциях как перформанс, хеппенинг и т. п. В свою очередь, эти практики, заимствуя что — то из повседневной жизни, выступают генераторами новых смысловых коннотаций. Вместе с тем, в таком калейдоскопе и смешении привычных форм, существует целый ряд опасностей и вызовов, которые связаны, прежде всего, с утратой целостного представления об объективной реальности, с утратой традиционных ценностей.

В области эстетического мы также сталкиваемся с размыванием ценностей и норм. Используемые религией мифологические образы в эпоху современного информационного общества выходят на новый — эстетический — уровень, становясь объектами художественного восприятия. Интересно, что в случае с эстетической сферой, миф не встраивается, как в религии, в соответствующую канву, но в продуктах мифа, в мифологемах осуществляется поиск бесконечности сюжетов, многозначности символов; иначе говоря, мифологическое содержание эстетических объектов оборачивается безудержным эклектизмом. Яркое подтверждение «сплава» мифологического и эстетического можно обнаружить в феномене неомифологизма в литературе XX века, особенно в творчестве латиноамериканских писателей, когда мифологический способ освоения мира проник в художественную картину мира. Это можно пояснить через рассмотрение того, каким образом свойственные мифологическому восприятию компоненты проявляются в современной эстетике, и, в частности, в некоторых из так называемых паракатегорий неклассической эстетики. Так, лабиринт, абсурд, телесность, симулякр, эклектизм — все эти составляющие современной эстетики находятся, на наш взгляд, в тесной взаимосвязи с элементами и свойствами, присущими мифологическому сознанию: с синкретизмом, партиципацией, эмоциональностью, символизмом и другими. В рассказе Х. Л. Борхеса «Сад расходящихся тропок» [362] См.: Борхес Х. Л. Сад расходящихся тропок; пер. с исп. / Собрание сочинений в 4 т. — СПб.: Амфора, 2005. Т. 2. С. 135–145. герой думает о «лабиринте лабиринтов», охватывающем все времена, вмещающем весь мир, что напрямую отсылает к мифологическому синкретизму как нерасчлененной целостности. Произведения известного джазового композитора и исполнителя XX века М. Дэвиса сочетают казавшиеся ранее несовместимыми музыкальные стили, направления и инструменты, представляя собой сплав стилей (fusion) или игру со стилями. Эклектичное, на первый взгляд, такое сочетание являет собой реализацию мифологического принципа партиципации (сопричастия), в котором исходят из того, что все взаимосвязано со всем. Кроме того, объединяющими факторами здесь выступают эмоциональность, образность, которые свойственны как мифологическому, так и эстетическому восприятию.

В таких условиях, когда огромный массив циркулирующей информации грозит обывателю размытой картиной мира, последнему приходится, возможно неосознанно, прибегать к уловкам в виде стереотипов, клише и прочих атрибутов того, что мы относим к «инструментальному» уровню социального мифа. «Современная эпоха обрушивает на воспринимающего субъекта такой гигантский образно — информационный поток, что законы воздействия и восприятия трансформируются. Особую власть над аудиторией обретают клише, поскольку именно они быстрее усваиваются, апеллируя к уже устоявшимся, многократно варьируемым знаниям и представлениям. Художественные клише помогают человеку ориентироваться в плотном медийном пространстве, несут в себе „ссылки“ на аналогичные художественные образы и сюжетные звенья, на целые ряды мотивов и ассоциаций. И в то же время в симбиозе со знакомыми клише в сознание проще входят новые концептуальные повороты, новые образы и мотивы, транслирующие непривычное содержание» [363] Сальникова Е. В. Визуальная культура в медиасреде. Современные тенденции и исторические экскурсы. — М.: Прогресс — Традиция, 2017. С. 20. .