Ирина Полякова - Мифы о прошлом в современной медиасреде. Практики конструирования, механизмы воздействия, перспективы использования

В ходе оформления утопии, а также в процессе разрушения классической (архаической) мифологии как фактора, влияющего на общественное развитие и способствующего формированию образа будущего, формировалась — через все большее проникновение в ее содержание рациональных составляющих — социальная мифология. Сущностные свойства же архаической мифологии — синкретизм, коллективизм — окончательно уходили в прошлое.

Далее на исторической авансцене стали появляться идеологии. Между тем, ни утопии, ни идеологии содержательно и функционально не могут сравниться с социальной мифологией. Рассмотрение и сравнение смысла утопии и появившегося в Новое время понятия идеологии с мифологией, наиболее показательным будет, по нашему мнению, через рассмотрение работ К. Манхейма, в которых дается развернутая характеристика и утопическому, и идеологическому сознанию. Так, автор замечает следующее: «Утопичным является то сознание, которое не находится в соответствии с окружающим его „бытием“. Это несоответствие проявляется всегда в том, что подобное сознание в переживании, мышлении и деятельности ориентируется на факторы, которые реально не содержатся в этом „бытии“. <���…> …будем считать утопичной лишь ту „трансцендентную по отношению к действительности“ ориентацию, которая, переходя в действие, частично или полностью взрывает существующий в данный момент порядок вещей» [341] Манхейм К. Идеология и утопия // Диагноз нашего времени; пер. с нем. и англ. — М.: Юрист, 1994. С. 164. . В то время как утопия, по К. Манхейму, уничтожает существующую «структуру бытия», то идеология лишь «корректирует» эту структуру с целью подчинения реальности идеологии определенной группы. При этом, однако, в основе и утопии, и идеологии лежат трансцендентные бытию факторы. В основе же социальной мифологии, по нашему убеждению, находятся имманентные бытию факторы; а сама социальная мифология есть неотъемлемый компонент актуального общественного существования. С социальной мифологией нельзя не считаться, ее нельзя не учитывать, в том числе и при историческом прогнозировании.

Если понимание социальной мифологии как судьбы заставляет вспомнить о мифологическом синкретизме, то политическое пространство современности неизбежно «допускает» рассмотренное выше, скажем так, искусственное дробление функциональных воздействий социальной мифологии (то есть онто-, гносео-, аксио-, праксио-). Реализация проектной функции социальной мифологии в политическом аспекте строится «на руинах» архаического мифа и тесно сопряжена с рациональностью, а через рациональность, — с идеологией: «Социальная сущность рациональности позволяет ей выступать в качестве медиатора между мифологией и идеологией. Научная рациональность приводит, с одной стороны, к разрушению мифологии, а с другой стороны, к утверждению идеологии» [342] Целыковский А. А. Мифология и идеология: роль рациональности в их взаимодействии: автореф. дис. … канд. филос. наук. — М., 2011. С. 17. .

Однако сейчас в центре внимания при рассмотрении современной мифологии (и особенно мифологии информационного общества) всецело находится несколько иная тема: активная деятельность мифотворцев с использованием современных форм и средств масс-медиа. Усложнение традиционных и появление новых форм масс-медиа невольно отсылает к известному тезису Р. Барта о бесконечной суггестивности мира. Пространство масс-медиа оказывается полем развертывания бытия социального мифа, неким контекстом, оказывающим влияние на содержание, наполнение каждого конкретного социального мифа; оказывается коллективным и в то же время анонимным автором, создателем или творцом мифологической реальности. Сегодня оказывается практически невозможно обнаружить настоящего создателя социального мифа. Социальный миф эпохи современной коммуникационной революции, как и архаический миф далекой древности, не имеет автора. Он возникает вместе с разделяющей определенные ценности социальной группой; и в этом смысле похож на архаический миф, который появлялся одновременно с народом.

Возвращаясь к проектной функции социальной мифологии, следует отметить кардинальные отличия между тем, что же — в плане исторических прогнозов — могут предложить два вышеуказанных понимания социальной мифологии. В случае понимания мифологии как судьбы, мы, скорее всего, столкнемся с возможной ограниченностью или узостью просматриваемых перспектив развития. Здесь, вместо получения какого — то бы ни было реалистичного исторического прогноза, мы рискуем быть отброшенными к упрощенным схемам, к известным дихотомиям («мы — они», «свой — чужой», «герой — злодей»). В этом случае особенно актуально выглядит высказывание немецкого политического социолога А. Дернера, что сакральное упрощение лишает миф функции реалистического прогноза будущего [343] См.: Dörner A. Politischer Mythos und symbolische Politik: Sinnstiftung durch symbolische Formen am Beispiel des Hermanns mythos. — Opladen: Westdt. Verl., 1995. 421 s. . В случае же политического проектного потенциала современной социальной мифологии на первый план будет выходить особенности и закономерности развития информационного общества, в котором имеет место следующая картина: «Масс — медиа для современного человека заменяют мифы в качестве горизонта мира» [344] Черных А. И. Ритуалы и мифы медиа. — М.: Центр гуманитарных инициатив; СПб.: Гнозис, 2015. С. 153. .

В связи с таким положением дел возникают вопросы: может ли современная социальная мифология через реализацию своей проектной функции предложить какие — либо внятные прогнозы, и можно ли считать такого рода прогнозы историческими. Или же удел социальной мифологии — оставаться неоднозначным явлением, занимающим срединное положение между классической (архаической) мифологией и современной идеологией. По нашему мнению, когда речь идет об исторических прогнозах, социальную мифологию, все — таки, не стоит сбрасывать со счетов. Но здесь стоит обратить внимание на одно немаловажное обстоятельство. Ведь прогноз, так или иначе, связан с рациональностью, с рациональным отношением к будущему. Но рациональность, понимаемая предельно широко, присуща и мифу, тем более — социальной мифологии. Так, в работе «Критика научного разума» К. Хюбнер пытается доказать, что те формы сознания, которые обычно противопоставлялись науке как иррациональные — например миф, в действительности имеют свою рациональность, которая обусловлена специфическим, отличным от научного, понятием опыта [345] См.: Хюбнер К. Критика научного разума; пер. с нем. — М.: Институт философии РАН, 1994. 326 с. . А разве для успешного исторического прогнозирования не нужны учет и понимание опыта во всем его разнообразии?