Елена Калмыкова - Образы войны в исторических представлениях англичан позднего Средневековья

Предложенный Хигденом канон не изменился и через двести лет. Джон Растелл (1529 г.) вслед за другими критиками Гальфрида отметил, что его рассказ о деяниях Артура противоречит данным других источников (тексту Беды, а также французским хроникам и романам, в которых нет упоминаний о Луции). Растелл также обратил внимание на то, что многие считают Артура вымышленным персонажем, созданным валлийцем Гальфридом, задумавшим возвеличить соотечественников. Впрочем, историк привел ряд доказательств, выдвинутых сторонниками теории о подлинности Артура. Часть из них, по мнению Растелла, довольно спорна (как найденная в могиле св. Эдуарда восковая печать Артура), другие же (например, захоронение в Гластонбери) весьма серьезны. Поэтому Растелл, кратко рассказав об основных победах Артура, предоставил читателям право самим решать, верить в них или нет [1503].

Автор истории христианских мучеников Джон Фокс (1563 г.), хотя и считал большинство преданий об Артуре «более фантастическими, нежели заслуживающими доверия», тем не менее не мог не признать, что «Бог через этого Артура даровал бриттам немного отдыха и спокойствия» [1504]. Наконец, в 1580 г. вышло в свет первое издание «Истории Англии» Рафаила Холиншеда, ставшей для многих поколений англичан главным источником информации о прошлом. Холиншед не только рассказал обо всех приписываемых Артуру победах, оригинально разрешив проблему несуществующего римского императора Луция, превратив его в «капитана Парижа», но и дополнил текст Гальфрида данными других источников, в частности рыцарских романов. Обходя возможные возражения относительно отсутствия имени Артура в списках римских императоров, историк сообщает, что вскоре после захвата города и коронации Артур вернулся в Британию, назначив вместо себя другого императора [1505].

Самым подробным образом Холиншед разобрал сведения, касающиеся гибели и погребения Артура, а также обнаружения его могилы в Гластонбери. Совершенно очевидно, что хрониста лично занимал вопрос о найденном в той же могиле женском скелете, принадлежавшем, как считалось, королеве Геневере, которая, как свидетельствовали самые разнообразные тексты, была виновна в супружеской измене. Среди разных версий, выдвинутых Холиншедом по этому поводу, было предположение о том, что у Артура было две жены с одинаковыми именами [1506]. Впрочем, Холиншед, так же как и Роберт Фабиан, отметил, что «никто из древних авторитетных авторов не подтверждает» эти истории. Из-за отсутствия достоверных источников «бритты были вынуждены записывать просто басни ( meere fables ) вместо реальных событий, заходя в этом дальше, чем следовало, в результате чего этот Артур стал их благородным защитником, так же французы поступили со своим Роландом» [1507]. Последняя фраза, явно заимствованная у Ранульфа Хигдена, как нельзя лучше свидетельствует о существовании в английской историографии устойчивого канона критического отношения к легендам об Артуре: король Артур, захоронение которого находится в Гластонбери, несомненно существовал; о деяниях его известно мало достоверного, однако упоминание об этом правителе (хотя бы об отсутствующих свидетельствах его великих подвигов) должно присутствовать в любой истории Англии.

Говоря об отношении английских хронистов к труду Гальфрида, следует отметить, что неоднозначную и разнообразную реакцию вызывали только рассказы об Артуре (среди исключений стоит упомянуть Уильяма Ньюбургского, отвергшего весь текст «Истории бриттов» и Джона из Уитхэмстеда, а также некоторых иностранных авторов, в частности Боккаччо, поставивших под сомнение достоверность рассказа о Бруте). Только в этом случае повествование Гальфрида наталкивалось на альтернативную версию в изложении авторитетнейших Тильды и Беды, упоминающих битву при горе Бадоне, но никак не связывавших ее с именем Артура. Достоверность всех остальных сюжетов «Истории бриттов», столь же фантастических с точки зрения современных исследователей, не вызывала у английских авторов высокого и позднего Средневековья никаких сомнений. Возможно, эта странность объясняется отсутствием авторитетов, опровергающих текст Гальфрида.

Развив предложенную «Неннием» краткую версию истории бриттов, Гальфрид предложил соотечественникам то, чего у них раньше не было, — знание о древнейшей истории острова. Отсутствия противоречий с текстами уважаемых предшественников было достаточно для того, чтобы счесть правдоподобными все его рассказы о старых временах. Желание поверить в достоверность единственной версии древней истории подогревалось тем, что предложенный Гальфридом вариант был весьма лестным для англичан, «присвоивших» себе легендарных предков бриттов, являвшихся одним из самых благородных и могущественных народов. Никто из хронистов, многие из которых педантично сопоставляли даты правления древних королей бриттов со временем правления иудейских царей или римских императоров, не обратил внимания на какие-то несоответствия и ошибки в тексте Гальфрида. Напротив, сюжет о короле Артуре из-за того, что средневековой хронистике была присуща высокая степень веры в непогрешимость авторитета (в данном случае — Тильды, и особенно — Беды), находил свое место в трудах писавших после Гальфрида историков с серьезным сопротивлением. На протяжении нескольких столетий каждый автор был вынужден самостоятельно решать, следует ли, и если да, то в каком объеме включать увлекательный и лестный для англичан, но не подтвержденный серьезными авторитетами рассказ об одном из древнейших героев острова в корпус знания, достойный именоваться «историей». В этом смысле опыт включения повествования об Артуре в средневековый английский историографический канон весьма показателен не только для изучения средневекового историописания, но и для размышлений о национальном самосознании. Англичане эпохи классического и позднего Средневековья, так же как их современные потомки, «присвоили» историю покоренных ими бриттов (как, впрочем, и покоривших их нормандцев), сделав ее частью собственной древней истории — преданиями о своем народе.

Скорее всего, современники Гальфрида не воспринимали «Историю бриттов» в качестве древней истории «своего» народа. Изначальную популярность текста Гальфрида разумнее объяснять другими факторами (соответствием эстетическим вкусам эпохи, интересом к приключениям и т. п.). Многомерный и разносторонний процесс «освоения» и «присвоения» истории бриттов историками и элитами Англии был более сложным и постепенным. К началу XIV в. формируется осознание единой истории, определенное место в которой занимали и бритты, и англосаксы, и рыцари Вильгельма Завоевателя. С этого времени актуализируется тенденция понимания повествования о прошлом Англии как истории территории (страны), в то время как этническая (или квазиэтническая) история отступает (хотя, конечно, не полностью), перестает быть структурообразующим элементом исторического дискурса (в отличие от более раннего периода). Этот процесс генезиса единой истории происходит параллельно в хронологическом и взаимосвязано в фактическом аспекте с оформлением «национального» мышления, которое столь ярко проявилось в восприятии Столетней войны как войны национальной. Возможно, именно синтетичность категории «национального» позволяет объединить в воображаемом прошлом многочисленные разнородные элементы. Правда, викингам не нашлось места в этой общей истории — в отличие от всех остальных они всегда воспринимались (и до сих пор воспринимаются) как чужеродный элемент. Возможно, такое отношение к викингам объясняется тем, что они не стали государствообразующим элементом, что еще раз подчеркивает связь ментального процесса выстраивания единой истории с политическим (социальным) процессом оформления «национального» государства.