Елена Калмыкова - Образы войны в исторических представлениях англичан позднего Средневековья

В этих строчках гораздо важнее не низведение папы с положения наместника Христа, защитника истины до уровня профранцузски настроенного государя, которому, как и любому другому светскому сеньору, присущ порок несправедливости, а декларация «английскости» Христа. Она выражается не просто намеком на симпатии Христа англичанам или даже на богоизбранность английского народа, а непосредственным причислением Иисуса к английской «нации».

Традиционное для длительных вооруженных конфликтов представление об исконной, по сути дела врожденной склонности врага ко злу получило достаточно широкое распространение в период Столетней войны. Не случайно причина приверженности пап к несправедливости коренилась, по мнению англичан, не в чем ином, как в принадлежности понтификов к французской «нации». Историки не забывали упомянуть о том, как с самого начала войны Бенедикт XII, преследовавший якобы благородную цель заключения мира между христианскими монархами, прилагал все усилия, чтобы заставить Эдуарда III отказаться от его законных прав наследника французского престола. Хронисты подчеркивали, что папа выступал посредником в переговорах Эдуарда III с Филиппом Валуа не ради любви к миру, но, пользуясь своей властью, всячески старался оказать реальную и как можно более эффективную помощь «узурпатору», в котором он упорно видел истинного короля Франции. И коварному папе Бенедикту удалось достичь определенных успехов. Он лишил Эдуарда III такого могущественного союзника, как Людовик Баварский, который даже отнял у короля Англии титул викария империи (сразу после этого поступка для английских хронистов Людовик Баварский из императора превращается в «узурпатора Римской империи» («usurpatoris imperii Romanorum») [1002], благодаря которому тот мог свободно нанимать солдат среди подданных императора). Кроме того, наложение интердикта на жителей фламандских городов, восставших в союзе с Эдуардом III против «тиранической власти» короля Франции, не могло не беспокоить английского монарха, боявшегося, правда, как показало будущее, необоснованно, потерять и этих союзников.

С английской точки зрения, Иннокентий VI пошел еще дальше: он непосредственно посылал королю Франции огромные суммы денег, взыскивавшиеся самыми различными способами. В 1357 г. была издана булла, по которой каждый епископ Англии должен был выплатить в папскую курию провизию со своего диоцеза [1003]. С позиции английских историков, это как нельзя лучше подчеркивает всю глубину несправедливости, до которой могут дойти папы, коварно пользуясь положением для поддержания незаконных притязаний соотечественника. В том же 1357 г. году папа потребовал от Эдуарда III полной выплаты взноса за королевство Англию, который английские короли должны были ежегодно вносить в курию со времен Иоанна Безземельного в размере тысячи марок серебром. Король Эдуард отказался платить, поскольку на примере провизий он знал, что эти деньги поступят в казну его врага. Хронисты приводят его фразу о том, что «он не должен платить никому, потому что он владеет и будет владеть своим королевством свободно, никому не подчиняясь» [1004]. Для Генриха Найтона и остальных англичан важен не только отказ короля вносить деньги в папскую курию, безусловно свидетельствующий об абсолютном суверенитете английского государя в своем королевстве, которым он владел исключительно по милости Божией, но также предлог (финансирование понтификами их врагов), спровоцировавший само обсуждение этой проблемы. Более того, в условиях продолжительных войн между народами подозрение в дурном умысле и склонности к пороку вызывает уже сам факт принадлежности к «нации» противника. Для англичан неблаговидные поступки глав католической Церкви в какой-то степени «естественны» (или, по крайней мере, не вызывают удивления), поскольку те по рождению принадлежат к французскому народу.

Если важнейшей характеристикой сеньора, творящего суд и определяющего действия других, является справедливость или ее отсутствие, то главным достоинством подданного является верность. Безграничная верность королю в некой идеальной, хотя и довольно оригинальной форме сформулирована автором поэмы «Клятва цапли», вложившего в уста будущего прославленного капитана бригандов Жана де Форти, сеньора Фалькенберга обещание ради любви короля и «поддержания своей чести»

Этот пример наглядно свидетельствует о противоречивости средневековых этосов: подчеркивая вассальную верность рыцаря, анонимный автор приписывает ему намерения, не просто противоречащие нормам ведения справедливой войны и кодексу рыцарской чести, но и несовместимые с христианской этикой. Неудивительно, что в большинстве текстов (авторами которых были чаще всего представители духовного сословия) соблюдение верности королю во время ведения справедливых войн подразумевало благочестивую верность христианской Церкви. Сопровождающие войска клирики должны были вдохновлять воинов на ратные подвиги, обещая им поддержку Бога в правом деле. Впрочем, нередко представители духовенства не ограничивались внушениями мирянам, являя подчас подлинный пример наставления действием. Противостояние «своих» клириков «чужим» воинам, лишенным истинной веры, часто преподносилось средневековыми историографами в качестве кульминационных или же просто символичных моментов в войне. В 1346 г. в битве против шотландцев при Невилле-Кроссе помимо рыцарей северных графств под командованием лорда Перси участвовали монахи и клирики Йорка вместе с архиепископом. В изображении английских авторов это сражение предстает борьбой Христова воинства с дьявольским. Автор «Бридлингтонского пророчества» указывает на то, что вражеское войско вступило в бой под «предводительством дьявола» [1006]. Другой анонимный поэт, непосредственно посвятивший одержанной англичанами победе небольшую латинскую поэму, сделал тему противостояния поддерживаемых Христом праведников и одержимых Сатаной грешников главной в своем сочинении, сведя к минимуму рассказ о самой битве [1007]. Так же поступил и монах из Ланеркоста. Оба автора постарались усилить эмоциональное воздействие на читателей многочисленными ссылками на Писание и бесконечными сравнениями англичан и шотландцев с библейскими героями. Например, хронист из Ланеркоста уподобил Дэвида II царю Ахаву, делавшему «неугодное пред очами Господа более всех, бывших до него» и раздражавшему своими поступками Бога Израилева [3 Цар. 16:30–33], именуя пришедших с ним шотландцев «сынами беззакония» [1008]. Напротив, Уильяма Зуша, архиепископа Йоркского, и вышедших вместе с ним английских рыцарей он отождествил с Маттафией — иудейским священником, который вместе с сыновьями доблестно защищал веру и отечество [I Мак. II, 1, XIV, 16–19 и др.] [1009]. Не ограничиваясь сравнениями с ветхозаветными героями, историограф перешел к аллюзиям из Евангелия от Иоанна и псалмов, славя Господа за чудесную победу над врагом. Другой автор, Генрих Найтон, и вовсе полностью приписывает одержанную победу монахам, которые, по его словам, в тот день «как один были готовы жить и умереть для спасения коррлевства» [1010]. Идея соучастия духовенства в справедливой войне государя разрабатывалась Найтоном и в других эпизодах. Напомню рассказ хрониста о всеобщей мобилизации подданных английской короны в 1359 г., когда «епископы, аббаты, приоры, ректоры, викарии, капелланы и все священники были готовы, в соответствии с их способностями… быть кто латником, кто лучником» [1011]. Подобное рвение не прошло даром: поход завершился не только осадой Парижа, но и основательным опустошением Франции.