Томас Вебер - Становление Гитлера. Сотворение нациста

Ауэр не был единственным социал-демократическим писателем с доступом к людям, подобным Майру, который сообщал о близости Гитлера к СДПГ в течение весны 1919 года. Конрад Хайден, социал-демократ и еврей по матери, который прибыл в Мюнхен студентом в 1920 году и после выпуска начал работать в Мюнхене корреспондентом либеральной газеты Frankfurter Zeitung , сообщит в 1930-х годах, что Гитлер поддерживал СДПГ и даже говорил о присоединении к партии. По словам Хайдена, Гитлер «среди своих товарищей заступался за социал-демократическое правительство и в их горячих дискуссиях поддерживал сторону социал-демократов против коммунистов». Драматург Эрнст Толлер между тем станет утверждать, что в то время, как он позднее в 1919 году был в заключении за своё участие в революции, один из его товарищей заключённых рассказал ему, что он случайно встретился с «Адольфом Гитлером в первые месяцы республики в военных казармах в Мюнхене». В соответствии с Толлером, заключённый рассказал ему, что «в то время Гитлер заявлял, что он был социал-демократом». Кроме того, сам Гитлер намекнул, что у него были в прошлом социал-демократические симпатии, когда он рассказывал своим товарищам — национал-социалистам в 1921 году, что «каждый был когда-то социал-демократом». Свидетельство Фридриха Крона — одного из первых членов партии и её финансового покровителя, который обращался к Гитлеру с фамильярным «ты» до тех пор, пока они не разорвали отношения в 1921 году по причине растущей мегаломании Гитлера — также подтверждает, что у Гитлера вначале были социал-демократические пристрастия. Когда Крон и Гитлер в первый раз встретились примерно в то время, когда Гитлер впервые посетил собрание того, что должно было стать нацистской партией, Гитлер сказал ему, что предпочитает «социализм», который принял форму «национальной социал-демократии», лояльной к государству, подобной такой, как в Скандинавии, Англии и в довоенной Баварии.

Осмысливая время, проведённое Гитлером во время мюнхенской Советской Республики и его последствия, было бы ошибкой представлять Гитлера служившим в полку, в котором сторонники левых и правых противостояли друг другу. Поэтому было бы неверным описывать его в то время, когда он был выборным представителем солдат своей части, как тайного представителя солдат с правыми политическими убеждениями. Как отмечено ранее, разделительная линия в военных частях, базировавшихся в Мюнхене во время Советской Республики, проходила не между левыми и правыми, но между радикальными левыми и умеренными левыми, что определяет Гитлера как умеренного левого.

Как заявил Карл Майр в сообщении, опубликованном в Америке в 1941 году, когда он был заключён в один из гитлеровских концентрационных лагерей, Гитлер был бесцельной «бродячей собакой» после войны. «После Первой мировой войны», — напишет Майр, «[Гитлер] был просто одним из многих тысяч бывших солдат, бродивших по улицам в поисках работы. [.] В это время Гитлер был готов связать свою судьбу с любым, кто проявил бы к нему доброту. [.] Он стал бы работать на еврейского или французского работодателя с такой же готовностью, как и на арийца. Когда я впервые встретил его, он был как уставшая бродячая собака, ищущая хозяина».

Разумеется, Майр мог преувеличить степень, до которой сознание Гитлера было подобно чистой грифельной доске в первые полгода или около того после войны. Определенно, правда то, что Гитлер вернулся с войны без предначертанного направления и встал на путь самоопределения. Всё же приспособленчество, рациональность и смутные политические идеи сосуществовали и временами соперничали друг с другом внутри Гитлера. Его политическое и личное будущее было неопределённым. Гитлер остался в армии, потому что ему некуда больше было идти. И конечно же, он часто был побуждаем приспособленчеством, питаемым стремлением избежать одиночества, и временами был человеком, плывущим по течению. Тем не менее, было бы преувеличением предположить, что он был бесстрастным, без политических интересов, и побуждаемым единственно стремлением к выживанию.

Модель поведения Гитлера и его действия, а также критическое прочтение ранних и более поздних заявлений его и других людей, выявляют человека с изначальной симпатией к революции и к СДПГ, который в то же самое время отвергал идеи интернационализма. На протяжении нескольких месяцев посредством комбинации рациональности, приспособленчества и умеренных левых предпочтений Гитлер из неуклюжего одиночки и исполнителя приказов превратился в того, кто желает и способен занять лидерскую позицию. Эта перемена произошла точно в тот момент, когда большинство людей предпочло бы не высовываться, чтобы пережить бурю. Однако с падением Советской Республики Гитлеру необходимо было понять, должен ли он выйти и каким образом из того угла, в котором он оказался в конечном итоге вследствие своих действий в предшествующие недели.

То, каким образом «белые» силы свергли Советскую республику и восстановили порядок в Мюнхене, проясняет, почему положение для любого заподозренного в симпатиях к Советской республике было столь опасным.

В то время как громкие возгласы «Ура!» и «Браво!» приветствовали проправительственные войска на улицах верхнего среднего класса, прибытие «белых» войск часто приносило с собой массовые казни подозреваемых в принадлежности к Красной Армии. Они происходили повсюду, даже в школьных дворах. Как отметил 8 мая 1919 года в своем дневнике Клаус Манн, сын романиста Томаса Манна: «В нашем школьном дворе были застрелены два спартаковца. Один из них, семнадцатилетний юноша, даже отказался от повязки на глаза. Пошенридерер сказал, что это был фанатизм. Я нахожу это героическим. Школу захватили уже к полудню».

Многие из служивших в «белых» войсках подозревали сопротивление повсюду. Например, 3 мая «белые» войска осыпали пулями особняк, в котором располагалась резиденция папского нунция Пачелли, после того как его помощник Лоренцо Шиоппа включил свет в своей спальне поздним вечером. У Шиоппы не было иного выхода, кроме как покинуть комнату на карачках. «Белые» войска, ответственные за эту акцию, предположили, что их собираются обстрелять, когда они увидели включенный свет.

В большой степени насилие, нацеленное на истинных и воображаемых сторонников Советской республики, имело происхождение в агрессивной ментальности некоторых, но ни в коем случае не всех членов Freikorps («Добровольческих корпусов») . Что ухудшало ситуацию, так это хаотичная и сбивающая с толку обстановка, ожидавшая войска, которые часто были незнакомы с географией Мюнхена. Например, один из «белых» командиров получил карту Мюнхена лишь значительно позже своего прибытия в город. Кроме того, новости об убийстве заложников приводили к тому, что даже те члены «белых» сил, кто считал себя левыми и кто сражался неохотно, прибегали к насилию. По словам издателя Юлиуса Фридриха Леманна, который убежал из Мюнхена и вернулся в город в качестве командира милиции из юго-западного германского государства Вюртемберг, «мне удалось заставить двигаться вперёд моих людей из Вюртемберга, бывших искренними сторонниками красных, только когда я поведал им о недостойных деяниях по убийству заложников». По словам Леманна ещё за пять минут до начала сражение его люди отказывались стрелять.