Томас Вебер - Становление Гитлера. Сотворение нациста

Однако с другой стороны решение Гитлера было удивительным, поскольку его заступничество за Мориса произошло после длительной, глубокой и горькой ссоры двух друзей, произошедшей от неспособности Гитлера примириться с тем фактом, что его племянница Гели Раубаль и Морис влюбились друг в друга. К тому времени, когда он станет помогать Морису против Гиммлера, для Гитлера было бы легче не возобновлять связь с ним и не защищать, чем делать это. И тем не менее он не только дарует Морису специальное изъятие из правил в пику Гиммлеру, но также пригласит Мориса и его жену в свои апартаменты.

Поддержка Мориса Гитлером раскрывает природу его антисемитизма по другой причине: в 1939 году с началом войны Гитлер неожиданно прекратил все контакты с Морисом. Он также отказался увидеться с ним, когда Морис попросил встречи в конце 1941 года. Эта неожиданная перемена точки зрения со стороны Гитлера столь же значительна, как и его прежняя поддержка Мориса. Если бы он продолжил взаимодействовать с Морисом и поддерживать его на протяжении Второй мировой войны, то было бы простительно преуменьшить важность того факта, что Гитлер прежде поддерживал близкого товарища, у которого был один еврейский прадед. Однако изменение отношения на противоположное с началом войны предполагает, что еврейское происхождение Мориса было важным для Гитлера с тех пор, как он узнал про него. Пересмотр Гитлером отношения к Морису во время середины 1930-х предполагает, что это было частью более широкого изменения точки зрения со стороны Гитлера. Это поднимает вопрос — мог ли быть радикальный, основанный на биологии антисемитизм Гитлера изначально метафорическим и затем стал буквальным только накануне Второй мировой войны. Однако, начиная примерно с 1922 года, поведение Гитлера сильно подсказывает, что геноцид уже был его предпочитаемым «окончательным решением» проблемы — что делать с евреями Европы. Его взаимодействие с такими лицами, как Морис, наводит на мысль, что — до тех пор, пока он полагал, что было непрактично проводить в жизнь геноцидное «окончательное решение» — он был готов помогать евреям, которые ему нравились лично. Веря в течение многих лет, что у него нет иного выбора, кроме как принять в качестве альтернативы не геноцидные решения для очищения Германии от еврейского влияния, имело смысл защищать некоторых евреев, к которым он или его соратники были близки.

Гитлер также всячески старался помогать Эдуарду Блоху, еврейскому доктору умершей матери Гитлера и его собственному семейному доктору с детства, который жил в Линце в Австрии. После германского вторжения в Австрию в 1938 году Гитлер присвоит Блоху особый статус ( Sonderstatus), который позволит доктору продолжать жизнь в Линце более или менее невредимым. Как и в случае с Морисом, не видя Блоха в течение многих лет, было бы гораздо легче не вступаться за него, чем защищать его.

Гитлер также лично позволил многим евреям-ветеранам из его полка времён Первой мировой войны эмигрировать. Более того, у жены учёного геополитика Карла Хаусхофера отец был евреем, что, похоже, не беспокоило Гитлера, когда он обратился к Хаусхоферу за помощью в развитии его идей геополитики и «жизненного пространства». Также не похоже, чтобы его беспокоило то, что Рудольф Гесс, его ближайший помощник с середины 1920-х, был близок к старшему Хаусхоферу — которого он видел почти как фигуру отца — и был другом сына Хаусхофера. В действительности, Гитлер признается Гессу, что у него имелись сомнения относительно антисемитизма того. Как напишет Гесс Карлу Хаусхоферу 11 июня 1924 года, когда Гитлер и он были заключены в крепости Ландсберг, он понял, что убеждения Гитлера были гораздо менее прямолинейными, чем он представлял прежде: «Я не думал, например, что он пришёл к своей нынешней позиции по еврейскому вопросу только после серьёзной внутренней борьбы. На него снова и снова нападали сомнения, что он, в конце концов, может быть не прав». Письмо Гесса наводит на мысль, что изначально Гитлер не был уверен относительно природы своего биологизированного, расового, бескомпромиссного антисемитизма, который мог лишь постепенно трансформироваться из метафизического в буквальный, потенциально геноцидный между 1919 и серединой 1920-х.

Также трудно понять, что означает эпизод, происшедший в 1930-х годах, после того, как племянник Гитлера, наполовину ирландец Вильям Патрик, приехал в Берлин. Разочарованный холодным приёмом дяди, Вильям угрожал раскрыть прессе семейные секреты, если ему не дадут работу лучше и он не получит больше привилегий. Это событие привело Гитлера к тому, что он тайно попросил своего адвоката Ганса Франка проверить утверждения о его еврейском происхождении. Сегодня ясно, что слухи о том, что дед Гитлера по линии отца был евреем, равно как и слухи о происхождении его семьи от чешских или венгерских цыган, были необоснованны. Однако важным моментом здесь является не то, был ли Гитлер еврейского происхождения. Скорее, это то, что Гитлер чувствовал себя вынужденным просить Ганса Франка проверить слухи, что предполагает то, что какое-то время он был не уверен — правда ли они.

К лету 1920 года мало что указывало на то, что Гитлер полностью сформировал своё мнение о природе своего антисемитизма или выработал свой предпочитаемый вариант окончания антиеврейской кампании. В это время он использовал антисемитизм как инструмент, чтобы разобраться в проблемах мира, в той традиции, что была придумана за 2500 лет до того на берегах реки Нил.

Экстремальную риторику его зарождавшегося антисемитизма следует рассматривать в контексте трудностей, с которыми Гитлер и NSDAP столкнулись весной 1920 года. В то время, когда партия просто не смогла сделать себя адекватно слышимой, Гитлер должен был найти способ выделить себя и свою партию на оживлённом рынке политики правого крыла в Баварии. Его разновидность антисемитизма, таким образом, стала его инструментом для отличия себя от множества других антисемитских ораторов и политиков в Мюнхене.

Гитлер смог произвести сенсацию в городе предложением более радикального и образующего единое целое варианта знакомого экстремального антисемитизма. Чем больше он представлял свою позицию как бескомпромиссное суждение, чем более экстремально он выражал свой антисемитизм, тем больше он увеличивал свой шанс быть услышанным и продвинуть свою версию антисемитизма посреди оживлённого рынка правых политиков в Мюнхене. Таким образом, это желание быть услышанным и быть отличимым раздувало радикализацию его антисемитизма. В то время его целью для NSDAP было не получить поддержку большинства; это просто стремление для партии быть более различимой, чем её соперники на крайне правом фланге. С этой целью он, похоже, настраивал свою антисемитскую риторику методом проб и ошибок, развивая дальше те идеи и лозунги, которые получали наибольшее одобрение от восприимчивых аудиторий — и наибольшее освистывание слева, тем самым запуская усиливающийся сам по себе цикл радикализации его антисемитской риторики.