Сильвен Гугенхейм - Империи Средневековья. От Каролингов до Чингизидов

Одна из особенностей англо-нормандского королевства заключалась в особом положении его правителей по отношению к французскому королю. Установление общей власти по обе стороны пролива не привело к созданию единого государства, континентальная часть которого была бы независима от французской короны. Несмотря на то что в некоторых нормандских хартиях Вильгельм и Генрих пользовались королевским титулом, в Нормандии они оставались лишь герцогами. Однако священный характер власти монарха не мог упоминаться в одной ситуации, но умалчиваться в другой, поэтому нормандских правителей правильнее назвать «герцогами-королями» ( duc royal ). Обладатель герцогского титула стоял в одном ряду с монархами, однако он не был королем и тем более императором в своих континентальных владениях, но вассалом французского государя. Естественно, герцоги пытались минимизировать свои обязанности перед сюзереном еще до покорения Англии, но о вассальной присяге не удалось забыть даже после 1066 г. Таким образом, Англия и Нормандия были независимы друг от друга, но связаны общим правителем, что создавало единый образ обеим частям и формировало имперское сознание, не противореча региональным особенностям.

Имперское правление не всегда требует тотальной унификации, но зачастую подразумевает определенное многообразие. Функционирование англо-нормандского государства строилось не только на распределении земель по обе стороны пролива между аристократами и членами королевской семьи. Другие группы населения также были вовлечены в имперскую динамику и умели извлекать из нее выгоду, для чего не требовалось даже пересекать Ла-Манш, как показывает пример добычи камня в Кане. Семейство Витули ( Vituli или le Veel ), тесно связанное с морскими перевозками между двумя берегами, сыграло важную роль в момент критического противостояния Стефана де Блуа с Жоффруа Плантагенетом и его супругой Матильдой. Витули удалось отговорить Роберта Глостера, единокровного брата и союзника Матильды, от вторжения в Саутгемптон в 1142 г. [312] Laurence Jean-Marie, «Une aristocratie de la mer? L’exemple de la famille anglo-normande des Vituli (XII e —XIII e siècles)», dans D. Bates et P. Bauduin (éd.), 911–2011. Penser les mondes normands médiévaux, op. cit., pp. 475–492, aux pp. 476–477. , так как это угрожало их семейным интересам по обе стороны Ла-Манша. Они были клиентами Роберта Глостера, и эта история показывает значение и разветвленность социальных связей, в том числе и между людьми незнатного происхождения, а также их устойчивость во времена кризисов.

Многие исследования пытаются доказать или опровергнуть тезис об особой роли элит, создававших однородное сообщество знати, владевших землями по обе стороны пролива и сплачивавших империю. Работы, написанные в таком ключе, уделяют особое внимание устройству и передаче государственных владений, а также общей заинтересованности владельцев этих территорий в сохранении союза между Англией и Нормандией. Обозначенный ряд вопросов не теряет актуальности, однако отражает лишь один аспект внутриимперской динамики, которую сейчас изучают как систему социальных связей. Сейчас исследователи обращают внимание, скорее, на совокупность отношений между людьми (брак, служба, присяга верности, роль двора и близости к королевской семье в продвижении по государственной и духовной службе, культурные и интеллектуальные связи) и коммеморативные практики, создающие основу функционирования многих из этих структур. Способность придавать этим сетям прочность, сочленять элементы разных уровней и распространять их за пределы территорий под прямым контролем нормандских королей объясняет устойчивость империи. Недавнее исследование трех семей нормандского происхождения, осевших на юге Шотландии, — Соулсов ( Soules ) из Суля в окрестностях Кутанса, Умфравилей ( Umfraville ) из-под Дьепа и Вьепонтов ( Vieuxpont ) из Вьё-Понт-ан-Ож неподалеку от Сен-Пьер-Сюр-Див — показало прочность и жизнеспособность отношений, связывающих переселенцев с родным герцогством, даже если они переезжали в самые отдаленные регионы империи. При этом с некоторыми провинциями, такими как графство Мэн, связи сознательно разрывались [313] Keith Stringer, «Aspects of the Norman Diaspora in Northern England and Southern Scotland», dans Keith Stringer et Andrew Jotischky (éd.), Norman Expansion: Connections, Continuities and Contrasts, Londres, Routledge, 2016, pp. 10–47; D. Bates, The Normans and Empire, op. cit., p. 77. .

Завоевания нормандцев потрясли умы современников. С конца XI в. многие авторы из самых разных слоев общества начинают осмыслять цепочку, казалось бы, не связанных между собой походов. Адам Бременский одним из первых связал приход викингов в Нормандию с вторжением их потомков в Южную Италию: «От нормандцев, проживающих по ту сторону Дании [норвежцев], произошли нормандцы, живущие во Франции, а от них появилась третья группа, недавно утвердившаяся в Апулии» [314] Adam de Brême, Gesta Hammaburgensis ecclesiae ponti cum, MGH, Scriptores rerum Germanicarum in usum scholarum, 2, IV, 31, scholie 143, Hanovre-Leipzig, Hahn, 1917, p. 263 (trad. fr. Jean-Baptiste Brunet-Jailly, Histoire des archevêques de Hambourg, avec une description des îles du Nord, Paris, Gallimard, 1998, p. 219). . Связь между нормандскими завоеваниями ярко описана в трактате конца XI в. «Установление монахов» (Introductio monachorum): «Вторая лугдунская провинция, ныне называющаяся Нормандия, по праву занимает первое место среди всех регионов Галлии… Множество замечательных людей и храбрых рыцарей рождались здесь в разные времена, о чем свидетельствуют завоевания Мэна, английского королевства, Кампании, Апулии, Калабрии, Сицилии и многих других регионов. Словом, никто не будет спорить с тем, что благодаря всему этому и многим другим преимуществам, делающим жизнь людей лучше, Нормандия возвышается над всеми соседними регионами» [315] Introductio monachorum, I, 1, dans Chroniques latines du Mont-Saint-Michel, IX e —XII e siècle, Les manuscrits du Mont-Saint-Michel: textes fondateurs, 1, éd. Pierre Bouet et Olivier Desbordes, Caen-Avranches, Presses universitaires de Caen et Scriptorial, 2009, pp. 202–203. . Приведенный фрагмент является отражением триумфализма или, по крайней мере, говорит об уверенности в превосходстве, подтвержденном военными завоеваниями, что могло бы стать основой имперского дискурса.

Нет сомнений в том, что нормандская и английская аристократия имела возможность познакомиться с имперскими традициями и идеями еще до завоеваний второй половины XI в. Бенджамин Пол считает концепцию «переноса и подражания империи» ( translatio et imitatio imperii ) одним из ключей к пониманию «Истории норманнов», написанной Дудо Сен-Кантенским при дворе Ричарда II около 1015 г. [316] Benjamin Pohl, Dudo of Saint-Quentin’s Historia Normannorum: Tradition, Innovation and Memory, Woodbridge, Boydell Press, 2015, pp. 106–107, 124–136, 222–223, 252, 256. «Подражание империи» ( imitatio imperii ) выражалось не только в исторической литературе, но также в дипломатических практиках и архитектуре. Использование этой концепции было продуманной стратегией по легитимизации герцогской власти, обращенной главным образом за пределы Нормандии. Ричард I и его преемники сознательно позиционировали себя в качестве наследников римской и каролингской традиций. В рамках этого дискурса Руан уподоблялся Риму, что отразилось на сочинениях более поздних нормандских авторов XII в. [317] Ibid., pp. 216 et suiv.; Elisabeth van Houts, «Rouen as another Rome», dans Leonie V. Hicks et Elma Brenner (éd.), Society and Culture in Medieval Rouen, 911–1300, Turnhout, Brepols, 2013, pp. 101–124, en particulier pp. 114–115. Англосаксонские правители также зачастую обращались к имперской идеологии, используя соответствующую терминологию для того, чтобы подчеркнуть свои притязания на все Британские острова [318] J. Green, Forging the Kingdom. Power in English Society, 973–1189, op. cit., pp. 53–54; Arnaud Lestremau, «Basileus Anglorum. La prétention impériale dans les titulatures royales à la n de la période anglo-saxonne», Médiévales, 75, automne 2018, p. 197–226. . Если память о римской истории была не слишком актуальна в этот период, то влияние Священной Римской империи (гораздо более сильное, нежели нормандское) хорошо читается в архитектурных памятниках поздней англосаксонской архитектуры [319] Eric Fernie, The Architecture of Norman England, Oxford, Oxford University Press, 2004, p. 16: «Таким образом, англосаксонскую архитектуру середины XI в. можно описать скорее как оттонскую, чем каролингскую или французскую, если только она не создавалась руками коренного населения». . Тимоти Болтон предполагает, что начиная с 1026–1027 гг. в последние годы правления Кнута Великого (1016–1035) имперская идеология развивалась под влиянием прямых связей с Конрадом II и Римом. Эти идеи могли повлиять на завоевание Норвегии в 1028 г. и консолидацию власти в руках Кнута, а также на некоторые изображения, например на известные миниатюры в рукописи «Книга жизни» (Liber Vitae) из Ньюминстерского аббатства в г. Винчестер, где конунг Кнут изображен с королевой Эммой [320] Timothy Bolton, The Empire of Cnut the Great. Conquest and the Consolidation of Power in Northern Europe in the Early Eleventh Century, Leyde-Boston (Mass.), Brill, 2009, pp. 289–307, 320. .