Сильвен Гугенхейм - Империи Средневековья. От Каролингов до Чингизидов

Нормандские короли не использовали императорский титул, разве что в исключительных случаях [321] D. Bates, The Normans and Empire, op. cit., p. 23; D. Bates, William the Conqueror, op. cit., 2016, p. 293. . Однако имперская природа их правления находила иное выражение. Имперскими метафорами был преисполнен ритуал коронации Вильгельма Завоевателя в 1066 г. Вскоре после нее была изготовлена новая печать, на одной стороне которой Вильгельм был изображен в образе вооруженного рыцаря, а на другой — восседающим на троне в королевском облачении. Подпись, идущая по краю с обеих сторон, нарекает Вильгельма «защитником нормандцев» ( Normannorum patronus ) и королем англов ( Anglorum rex ). Иконография и художественное оформление, вдохновленные печатью Эдуарда Исповедника, послужившей образцом для изображения на одной из сторон, отсылают к римской и византийской традициям. В свою очередь, подпись, содержащая слова «rex» и «patronus» (т. е. защитник), свидетельствует о небывалых амбициях и высочайшей роли Вильгельма, на которые не могли претендовать его предшественники [322] D. Bates, The Normans and Empire, op. cit., pp. 272–274, 477, 491, 524. .

Один из текстов, сообщающих о смерти Вильгельма (De obitu Willelmi), изложен в духе биографий каролингских императоров, в первую очередь «Жизни Карла Великого» (Vita Karoli Nagni), написанной Эйнхардом. Позже Генрих Хантингдонский также сопоставлял Вильгельма с Карлом Великим для того, чтобы представить его величайшим из правителей [323] D. Bates, William, op. cit., 2016, p. 492. . Венди Мэри Хуфнэйгл предполагает, что образ Карла Великого был наиболее удобной моделью для англо-нормандских королей [324] Wendy Marie Hoofnagle, The Continuity of the Conquest. Charlemagne and Anglo-Norman Imperialism, Philadelphie, The Pennsylvania State University Press, 2016. . Нормандские авторы XII в. по-разному относились к понятию «империя», например к его реактуализации в 800 г. при Каролингах. Если для Гугона из Флёри и Ордерика Виталия восстановление империи на Западе никак не отражалось на легитимности Византии, то хронист Робер де Ториньи считал, что возвращение имперского достоинства на Запад низводило Константинополь до уровня других королевств [325] Mireille Chazan, «La représentation de l’Empire chez Hugues de Fleury, Orderic Vital et Robert de Torigni», dans Pierre Bauduin et Marie-Agnès Lucas-Avenel (éd.), L’Historiographie médiévale normande et ses sources antiques, X e —XII e siècle, Caen, Presses universitaires de Caen, 2014, pp. 171–190. . Будущий аббат монастыря Сен-Мишель, по-видимому, был активным участником сбора текстов по истории Англии и Нормандии (включая походы в Апулию) в аббатстве Нотр-Дам дю Бек, которые могли бы стать базой для построения имперского дискурса [326] D. Bates, The Normans and Empire, op. cit., pp. 54–55. .

Имперская идеология отчетливо проявлялась в архитектуре, как в размере сооружений англо-нормандского периода, так и в стилистических заимствованиях из других имперских архитектурных традиций (императорские соборы в городах Шпеер и Майнц), что хорошо видно на примере собора в Уинчестере, заложенного в 1079 г. Эрик Ферни предполагает, что с помощью подобных сооружений Вильгельм хотел выйти на один уровень с императором [327] E. Fernie, The Architecture of Norman England, op. cit., pp. 33, 120–121; Eric Fernie, «De la Normandie aux États latins d’Orient: l’architecture normande ou l’architecture des Normands?», dans D. Bates et P. Bauduin (éd.), 911–2011. Penser les mondes normands médiévaux, op. cit., pp. 309–324, aux pp. 313–316. . Поражает не только гигантомания, которая не была характерна для Нормандии, но также амбициозность архитектурных проектов и скорость, с которой они воплощались в жизнь. В течение 50 лет, последовавших за нормандским завоеванием, практически все соборы и монастыри были заново отстроены, а бесчисленные замки новых хозяев неузнаваемо изменили островной ландшафт. Масштабные стройки стали видимыми символами нормандского господства. Фанни Мадлин сочла это проявлением имперских устремлений, о чем говорят следующие признаки: «скорость исполнения, тяготение к гигантизму и монументальности, реконструкция культовых сооружений, импорт материалов, техник и форм, а также определенный синкретизм и повторное использование объектов, отсылающих к историческим имперским традициям — римской, ранневизантийской, каролингской т. д». [328] Fanny Madeline, «Monumentalité et imaginaire impérial de l’architecture normande en Angleterre après 1066», dans Pierre Bauduin, Grégory Combalbert, Adrien Dubois, Bernard Garnier et Christophe Maneuvrier (éd.), Sur les pas de Lanfranc, du Bec à Caen. Recueil d’études en hommage à Véronique Gazeau, Caen, Cahiers des Annales de Normandie, no. 37, 2018, pp. 343–354.

Раз уж мы позволили себе отступление на тему архитектуры, в заключение обратимся к опыту Сицилийского королевства. Анлиз Неф, основываясь на арабских источниках и памятниках архитектуры, заказанных сицилийскими правителями, говорит об «имперском характере власти Отвилей» [329] Annliese Nef, «Dire la conquête et la souveraineté des Hauteville en arabe (jusqu’au milieu du XIII e siècle)», Tabularia. Sources écrites des mondes normands médiévaux, no. 15, 5 mai 2015, pp. 1–15 (p. 10 pour la citation); URL: http://tabularia.revues.org/2139 ; DOI:10.4000/tabularia.2139. . Сицилийские государи заявляли о способности распоряжаться природой и повелевать временем, а также о своих универсалистских притязаниях, которые должны были продемонстрировать их превосходство над византийскими императорами. Пример Сицилии показывает, как имперские образы могли быть адаптированы в зависимости от ситуации. Имперские амбиции, скорее всего, проистекали не столько из могущества дома Отвилей, сколько из специфики земель, где пересекались мусульманский мир, Византия и христианский Запад. Таким образом, использование арабского языка и исламских символов способствовало выражению универсалистских претензий в христианском мире, где уже существовало два государства имперского типа — Священная Римская империя и Византия. Стефан Буркхардт обратил внимание на способность нормандских правителей к повторному использованию и адаптации самых разных имперских традиций, а саму Сицилию определил как пространство, предопределенное к имперскому правлению.

AURELL, Martin, L’Empire des Plantagenêt, 1154–1224, Paris, Perrin, coll. «Tempus», 2004.

BATES, David, The Normans and Empire, Oxford, Oxford University Press, 2013.

—, William the Conqueror, New Haven-Londres, Yale University Press, 2016, trad. française Guillaume le Conquérant, Paris, Flammarion, 2019.

BATES, David, et BAUDUIN, Pierre (éd.), 911–2011. Penser les mondes normands médiévaux, Caen, Presses universitaires de Caen, 2016.

BOUET, Pierre, et GAZEAU, Véronique (éd.), La Normandie et l’Angleterre au Moyen Âge. Actes du colloque de Cerisy-la-Salle, 4–7 octobre 2001, Caen, Publications du CRAHM, 2003.

HAGGER, Mark, Norman Rule in Normandy, 911–1144, Woodbridge, The Boydell Press, 2017.

GREEN, Judith A., Forging the Kingdom. Power in English Society, 973–1189, Cambridge, Cambridge University Press, 2017.

RUSSO, Luigi, «The Norman Empire nella medievistica del XX secolo: una de — nizione problematica», Schede Medievali, 54, 2016, pp. 159–173.

Во второй половине XII в. верх одержали Плантагенеты, ведущие свой род от графов Анжу и Мэна. По наследству, в результате матримониальных союзов или в результате военных походов Генрих II и его сыновья получили контроль над значительными территориями от Ирландии до Пиренеев. К владениям англо-нормандского королевства добавились земли Анжуйского дома, огромное Аквитанское герцогство, а по другую сторону Ла-Манша — часть Шотландского королевства, Уэльс и Ирландия. Следуя римской традиции, подобно каролингским авторам восхвалявшим «расширение империи» ( dilatatio imperii ), епископ Лондонский и королевский казначей Ричард Фитц Найджел воспевал успехи своего господина: «Своими триумфальными победами он расширил границы империи и необычайно прославил свое имя решительными действиями» [330] Raoul Fitz Nigel, Dialogus de Scaccario. The Course of the Exchequer, éd. C. Johnson, Londres, 1983, pp. 27–28. . Свидетельства такого рода единичны: термин imperium для описания владений Плантагенетов использовался современниками крайне редко. Сами представители Анжуйского рода не решались вступить на этот путь. Несмотря на свое могущество, Генрих II не пытался воспользоваться тем, что был «сыном императрицы» ( Fitz Empress ) [331] Генрих II был сыном Матильды Английской, вдовы германского императора Генриха V (ум. 1125). , а Ричард и подавно, хотя был коронован императорским венцом своей бабушки. Слово «император» не использовалось в официальной титулатуре, которая акцентировала внимание скорее на том, что подвластные территории состояли из разрозненных частей. Генрих II именовал себя «королем англов, герцогом нормандцев и аквитанцев, графом анжуйцев» ( Rex Anglorum, Dux Normannorum et Aquitanorum et comes Andegavorum ). Множество препятствий стояло на пути к императорскому титулу: идеологические причины, благоговейное отношение к исторической традиции, а также реалии политической обстановки. Несмотря на могущество Плантагенетов, добрая половина их владений находилась под сюзеренитетом французских королей, что сковывало их действия. По крайней мере, на континенте английский король не был полновластным хозяином своих территорий.