Сильвен Гугенхейм - Империи Средневековья. От Каролингов до Чингизидов

При разговоре о зарождении империи встает вопрос о континуитете между походами викингов, продолжавшимися в период VIII–X вв. вплоть до основания герцогства на севере Франции, и экспансионистской политикой нормандцев в XI в. Нередко в качестве символической даты окончания завоевательных походов викингов называют 1066 г. и к этой же дате привязывают завоевание Англии, что, с нашей точки зрения, довольно искусственно. Преемственность между завоеваниями скандинавов и нормандцев подчеркивалась много раз. Ч. Хаскинс возводил появление «нормандской империи» к эпохе викингов и считал его наиболее значительным событием XII в. в общеевропейской перспективе. Он превозносил предприимчивость викингов, их отвагу и лидерские качества ( leadership ), а также способность создавать государства как на родной земле, так и на чужбине ( state-builder at home and abroad ) [296] C. H. Haskins, The Norman in European History, op. cit., p. 51. . В пользу преемственности еще более ясно высказался Фрэнк Стентон: «Нормандцы, получившие наследство англов, были людьми дикими и грубыми. Среди всех народов Запада они больше всех походили на варваров. Они практически не оставили после себя произведений искусства, литературы и иных памятников мысли, которые могли бы сравниться с произведениями англосаксонской эпохи. Однако в политическом отношении они были хозяевами мира» [297] Frank Stenton, Anglo-Saxon England, 3 e éd., Oxford, Clarendon Press, 1971, p. 678. Dans le registre de la «liation», cf. P. Andrieu-Guitrancourt, Histoire de l’Empire normand et de sa civilisation, op. cit., p. 281: «Несмотря на то что потомки скандинавов создали огромную империю и поддерживали в ней порядок и процветание, они воздерживались от того, чтобы навязывать подданным единое законодательство, и не считали, что сами должны подчиняться жестким правилам». . Джон Ле Патурель также настаивал на непрерывном характере завоеваний и колонизации с начала X в. до 1066 г. и в последующий период [298] J. Le Patourel, The Norman Empire, op. cit., p. 27: «С начала X в. до 1066 г. и позже процесс нормандских завоеваний, установления своего господства и колонизации был постоянным и непрерывным, хотя активность его могла меняться в зависимости от обстоятельств…» . Он утверждал, что истоки государства Генриха I Боклерка в том, что касается территориального устройства и права, нужно искать в организации общества северян, обосновавшихся в долине Сены двумя веками ранее. Подобное суждение кажется довольно спорным, так как нормандцы середины 11-гого столетия были неотделимой частью франкского мира и имели мало общего со своими скандинавскими предками, а нормандское герцогство основывалось, прежде всего, на каролингской традиции. Другие историки считали империю плодом деятельности Вильгельма Завоевателя ( Maker of Empire ), которую нужно воспринимать в контексте глубоких трансформаций, произошедших в нормандском герцогстве со времен правления Ричарда II (996–1026) [299] D. Bates, The Normans and Empire, op. cit., chap. 3, pp. 64–92; id., William the Conqueror, New Haven-Londres, Yale University Press, 2016, pp. 490–507. . Если задаться целью найти более отдаленные истоки имперской природы правления как в Нормандии, так и в Англии, то по большей части их следует искать в наследии Каролингов. В этой связи не может не потрясать то, с какой стремительностью и энергичностью устанавливалась власть имперского типа [300] D. Bates, William the Conqueror, op. cit., pp. 496–497; id., The Normans and Empire, op. cit., p. 82. . Такую скорость можно объяснить продуманным использованием насилия и устрашения, балансирующими на грани допустимого даже для того времени, стремительным созданием разветвленных сетей, связавших территории по обе стороны пролива, лихорадочными попытками оправдать завоевание, а также строительством величественных сооружений, маркирующих захваченное пространство и утверждающих превосходство и могущество завоевателей.

О том, когда империи пришел конец, также нет единого мнения. Ле Патурель связывал его с Анжуйским завоеванием в 1144 г. По его словам, «так называемая Анжуйская империя не была продолжением государства нормандцев, но, скорее, новым образованием, в какой-то степени воздвигнутым на его обломках» [301] J. Le Patourel, The Norman Empire, op. cit., p. 113; C. W. Hollister, «Normandy, France and the Anglo-Norman regnum», art. cité, pp. 50–56. . Джерсийский историк считал, что, несмотря на прочность связей между Нормандией и Англией, из-за значительного расширения территорий центр отдалился от берегов Ла-Манша. Империя Плантагенетов, пришедшая на смену государству нормандцев, основывалась на других отношениях между составными частями. Если нормандские правители пытались унифицировать систему управления, то их анжуйские преемники, наоборот, снисходительно относились к своеобразию подконтрольных регионов. Процесс ассимиляции замедлился отчасти из-за того, что владения Плантагенетов были весьма обширными. Историки много спорили о взаимоотношениях Англии и Нормандии и том месте, которое они занимали в империи. Люсьен Мюссе считал, что социальное и политическое равновесие между этими двумя регионами было в конце концов нарушено в пользу Англии, а «англо-нормандский характер» герцогства постепенно сошел на нет [302] Lucien Musset, «Quelques problèmes posés par l’annexion de la Normandie au domaine royal français», dans La France de Philippe Auguste. Le temps des mutations. Actes du colloque international organisé par le CNRS (Paris, 29 septembre — 4 octobre 1980), Robert-Henri Bautier (éd.), Paris, Éditions du CNRS, 1982, pp. 291–307, aux pp. 293–294. . Исследования, появившиеся на рубеже XX–XXI вв., подчеркивали необходимость разделения английской и нормандской истории. Их совместный путь можно разделить на три фазы: континентальное господство Нормандии над Англией примерно до 1090 г., промежуточная стадия, продолжавшаяся до 1125 г. и характеризующаяся усилением взаимовлияний, и, наконец, последовавшее за этим постепенное ослабление англо-нормандских связей [303] D. Bates, «Introduction. La Normandie et l’Angleterre de 900 à 1204», dans P. Bouet et V. Gazeau (éd.), La Normandie et l’Angleterre au Moyen Âge, op. cit., p. 15. . Приход к власти Плантагенетов, по-видимому, ускорил их расхождение.

С точки зрения имперской матрицы это разделение, которое относят к 1144 г. или 1154 г., если отсчитывать от даты вступления Генриха II на Английский престол, кажется все менее убедительным. Мы не будем углубляться в споры, связанные с периодом Плантагенетов, которым будет посвящена отдельная глава этого сборника, но отметим, что недавние исследования делают акцент на преемственности между этими государствами, указывают на сохранение связей между Англией и Нормандией и устойчивость сетей, пронизывающих империю. Дэвид Бейтс резюмирует один из основных тезисов своей работы «Нормандцы и империя» следующим образом: «…последние результаты системного просопографического исследования приводят нас к выводу о том, что связи на территории империи по обе стороны пролива оставались устойчивыми до самого конца; наиболее серьезным изменением, произошедшим после 1154 г., была частичная потеря автономии имперскими элитами» [304] D. Bates, The Normans and Empire, op. cit., p. 176. . Таким образом, падение империи не было неизбежным следствием нарастающего отчуждения между территориями, расположенными на противоположных берегах Ла-Манша, и развитием политического самосознания в Англии и Нормандии, но, скорее, явлением нежданным и удивительным, свершившимся вопреки многим устремлениям.