Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

«Встречный лёд имел очень серьёзный вид: среди таких годовалых масс взломанного льда в большом количестве попадались обломки многометровых торосов и части полей старого льда, иногда грязноватого цвета и значительной плотности. Иногда попадались высокие массы льда до 10–12 [фут] высотой. Работая переменными ходами, я постепенно выбирался изо льда, оставляя его к N, и в 4 часа утра сдал вахту Н. Н. Коломейцеву в относительно проходимом льде. Н. Н. Коломейцев… говорил, что они нигде не видели такого [211] Не в смысле «такого мощного», а в смысле «такого по строению» — Ю. Ч. льда» (Колчак, Русская…, с. 88).

Цель рассуждений начинающего гляциолога — понять, каковы место и роль пака (непроходимых полей многолетнего льда) в ледовом режиме юго-западной части Карского моря. С выводом он не торопился: «я не решаюсь на основании одного своего плавания сказать, что в Карском море может быть встречен постоянный пак».

Позже, в своей книге, Колчак высказался определённее (Лёд…, с. 165):

«Условия образования льда Карского моря благоприятствуют развитию обширных гладких площадей льда», резко отличных от торосистого пака за мысом Челюскин.

Замечательно, что Колчак продолжал изучать пак в любых условиях — даже когда сам бывал близок к гибели. И только благодаря этому мы знаем, например, как он одолевал страшный Благовещенский пролив, возвращаясь с острова Беннета:

«мне неоднократно приходилось ночевать или вытягиваться со шлюпкой на такие (паковые — Ю. Ч.) обломки в Благовещенском проливе, за невозможностью продолжать путь в тумане в массе льда, быстро двигающегося, благодаря стремительным приливным течениям, и напирающего на обмелевшие мощные льдины и стамухи. В одном случае такой обломок, сидящий в малую воду на 3 саженях глубины и возвышающийся над водой до 12 фут, на котором я находился вместе с вельботом и командою, опустился в полную воду фута на 3 одним краем и, снявшись с мели, двинулся по течению. Другой… на глубине 3 сажен в полную воду принял совершенно иное положение, и поверхность его из наклонной… сделалась почти горизонтальной, опустившись поднятым краем почти на 10 фут. Эта масса льда с горизонтальными размерами около 10 сажен, на которой мы ночевали, несмотря на сильный напор плавучего льда не снялась с мели, а только медленно качалась и поворачивалась вокруг какой-то оси» (Лёд…, с. 141).

Дрейф арктических льдов, схема, принятая ныне. Колчак помещал центр (отмечен крестом), ближе к Северной Земле. Источник см.: [Чайковский. 2001]

То есть: сумерки, туман и грохот, летят ледяные брызги, под ногами шатко, шестеро силачей, упираясь рваными сапогами в ледяные изломы, еле держат ползущую со льдины лодку, а седьмой, с могучим разве лишь носом, ходит по льдине с промером и записывает. Когда течение затихает, семеро ставят палатку, кипятят в ней чайник на примусе, пьют чай с мясом и шоколадом, а затем, среди качающихся ледяных жерновов, ложатся спать.

Как четвёрка обречённых покидала остров? Вспомним, что на южном пляже остались две пары ящиков с геологическими образцами. Они стояли прямо в зоне штормового прибоя (к 1913 году распались и наполовину утопли в иле), так что ясно, что они могли быть оставлены только непредвиденно («брошены», записал Колчак). Тут, увы, гадать не надо: Толль понемногу сносил образцы сюда (за три версты и за пять вёрст от поварни) в безумном намерении загрузить ими обе нарты; но спутники отказались (как позже и Колчак отказался грузить ими вельбот).

Вероятно, это привело к последней ссоре — иначе не понять, почему аккуратные немцы не отнесли груз от будущей летней воды, и не накрыли, чтобы сохранить этикетки (Колчак нашёл их отпавшими). Возможно даже, что ушли порознь (обе нарты с острова исчезли, хотя путникам, в их аховом положении, сподручнее бы волочь через торосы одну вчетвером). Если так, то ясно, что зимовать вместе было им невыносимо, но и спастись — никаких шансов: если не скрепить байдары нартой в катамаран, они, обледенев, перевернутся. Но хочется думать о людях лучшее — что разлад не перешёл в ненависть, что люди остались людьми и поддерживали друг друга до конца.

Судя по тому, сколь быстро и точно лейтенант Жохов и врач Старокадомский вышли в 1913 году каждый к своей паре ящиков, они хорошо знали от Колчака, где что оставлено. Тот несомненно описал им, покидая экспедицию, каждый предмет, ибо Старокадомский принял как должное два куска огромного Мамонтова бивня, не упомянутые в отчётах, но счёл совершенной неожиданностью «небольшую корзинку из дранок, также наполненную образцами пород».

Ясно, что в корзинке Толль носил день за днём образцы к берегу, и возможно, что именно она, вновь принесённая с камнями в день (нет — в ночь) ухода, была последней каплей, переполнившей чашу терпения спутников.

Тут уместно вспомнить и мнение Колчака о своих спутниках:

«Успех моего предприятия, заключающего в самом себе с первых дней все начала для полного уничтожения и невозможности его выполнить, обусловливается энергией, смелостью, знанием дела и самым безукоризненным отношением к нему моих помощников, которые в этом отношении стоят выше всяких похвал» [Синюков, с. 184].

Имел ли таких помощников Толль на Беннете? Поначалу да, но создаётся впечатление, что зимой он остался в изоляции и распоряжался не он. То он был в стороне, что видно по записке Зееберга, то встречал прямой отпор, что видно хотя бы по ящикам.

Банка с письмом Колчака не поддавалась дольше всего. Такие банки (в них входил пуд провизии) были у Де-Лонга, у Толля и у Колчака, а после Колчака первым тут, согласно всем данным, оказался в 1956 году Успенский, который банку и нашёл. (В 1913 и 1937 годах люди высаживались ненадолго и притом в другой, восточной, части острова.) Но Де-Лонг и Толль оставляли свои гурии западнее, у мыса Эмма, да и немыслимо, чтобы Колчак воспользовался чужим гурием, не обыскав его и не написав о нём ни слова. Впрочем, оставление гурия без записки об увезённых документах Толля тоже немыслимо, и за сто лет никто не обратил на эту ложь Колчака внимания.

Повесть была уже почти готова, когда банке тоже нашлось место. Перечитывая у себя фразы про гурий на медвежьей шкуре, решаю снова глянуть — что про это место сказано у Бегичева? А у Бегичева вот что:

«Утром [в]стали, спустили вельбот на воду, сделали из камня знак и на доске вырезали надпись. Оставили один пуд керосину и пошли обратно. Ветер дул от норда попутный».

Больше ничего. Как? Оставить пуд керосину? Быть не может. Это же главный предмет экономии, ради которой искали, рубили, сушили и возили с собой громоздкие дрова. Если для будущих страстотерпцев, то оставили бы еду. Тогда что же запись значит?