Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

Тут замечу, что Бегичев воспоминания не писал, а рассказывал, и писавший (от руки — на то есть помета) не всегда поспевал. По неверным написаниям фамилий видно, что Бегичев текста не правил (о том же см. прилож. 6 к очерку 2). А в архив попала уже машинопись.

На самом деле путники могли оставить лишь пустую банку, и тогда перед словом «керосину» должно было стоять «банку из-под». В спешке (она видна по всему тексту воспоминаний Бегичева), возможно, написано «банку под». Если так, то естественно, если машинистка прочла под как пуд и «исправила» неразборчивое «по смыслу», как, увы, делают многие, смысла не понявшие; в ту банку и мог быть уложен документ. Значит, не из-под бобов с мясом, а из-под керосина?

Да, возможно, но переписывать «бобовые» места было бы неосмотрительно. Судите сами: шли 20 дней, всего раз пять ночевали без костра (то есть жгли керосин долго), откуда же пустая (или почти пустая, так что остаток вылили в бутылку) банка от керосина? Конечно, примус зажигали (для обогрева палатки) и при наличии костра, но ненадолго. Так что вернее, что банку от керосина оставили где-то позже, а Бегичев, вспоминая поход через много лет, спутал, где какую банку оставляли.

Одно ясно: банку на Беннете явно оставили, и Колчак через 9 лет решил это скрыть. О том, что же он имел основание скрывать, и следует теперь рассказать.

Где же и когда наш герой встретился, наконец, с Соней?

В конце 1920-х годов известный сибирский общественный деятель Иван Иванович Попов, бывший ссыльный, а затем, на грани веков, создатель и владелец иркутской газеты, вспоминал:

«Когда я возвращался из-за границы в Иркутск, в экспрессе с нами ехала барышня лет 25, а то и больше. Из разговоров с ней я узнал, что она едет с острова Крита и спешит в Иркутск. Из дальнейших бесед выяснилось, что эта барышня невеста А. В. Колчака […] Только в вагоне я узнал, что Колчак возвращается» [212] Попов И. И. Забытые иркутские страницы. Иркутск, 1989, с. 227. .

Именно Попов этими словами сообщил нам, историкам, когда в Иркутск приехала Софья Омирова: дело в том, что сразу по приезде в Иркутск он впервые после четырёхмесячного отсутствия подписал номер принадлежавшей ему газеты «Восточное обозрение». Произошло это 10 февраля 1904 г.

Иван Иванович Попов, иркутский издатель, бывший ссыльный

26 февраля в Иркутск прибыл Колчак со спутниками, а это значит, что Соне пришлось ждать жениха чуть больше полумесяца. Быть может, ей хотелось выехать ему навстречу, но сведений об этом нет, и сам Колчак всегда писал, что встретил её, как и отца, в Иркутске. Да и куда бы она могла добраться за неделю? До Усть-Кута? Вряд ли, но уж никак не севернее. Поэтому, когда в белогвардейской агитационной брошюре попалось мне уверение, что невеста выехала встречать Колчака на самый север, на берег Ледовитого, счёл я его глупой выдумкой невежественного журналиста.

В самом деле: кто-то ведь должен бы её привезти, десятки людей должны бы ей помогать в дороге (не менее двух месяцев даже санного пути, а ведь ей надо было бы ехать раньше и пережидать где-то распутицу и ледостав), но об этом ни слова ни у кого. В частности, ни в одной из многих телеграмм и прочих сообщений о продвижении героя не сказано, что он едет с невестой.

Некоторые до сих пор пересказывают встречу в Усть-Янске как истину, не задаваясь никакими вопросами, однако почти все, кто пишет о нашем герое, даже не упоминают эту явно глупую версию. Так и бытуют две истории, друг друга не видя.

Каково же было позже моё удивление, когда полярная героиня обнаружилась в дневнике Бегичева. Приведу его слова о «невесте» целиком [Бегичев, с. 53–55].

«Князь [213] Глава рода якутов (официально — староста), выехавших навстречу спасателям к морю. нам сказал, что в Устьянске осенью приехала какая-то к ним дама и дожидается нас в Устьянске, она же послала нам вина и провизию. Мы стали втупик, какая нас дама ожидает. Я подумал быть может приехала жена барона Толля. Я спросил князя молодая она или старая, он сказал, что очень молодая, тогда я узнал, что это невеста Колчака и сказал ему, что это наверно Софья Фёдоровна. Колчак сказал, что не может быть, что она приехала. Ещё много говорили и легли спать»

Вот так. Хочешь верь, хочешь нет. Но прочтём дальше.

«Наконец, мы все вечером приехали в село Казачье. На квартире стали в Якутской управе. [214] Положением 1892 г. «кочевые инородцы», в стойбище которых было не менее 15 семей, имели некий вид национальной автономии: своё родовое управление «из старосты и одного или двух помощников его из числа почётных и лучших родовичей. Староста или избирается, или наследует своё звание, по обычаю» (Тине Г. К. // АР-1, с. 53). Дела русских ведал полицейский исправник, он же надзирал за ссыльными. Колчак стоял особо на квартире, тоже принадлежит управе. Я пошёл к нему, у него был Толстов и эта загадочная дама. Она оказалась его невестой. Приехала из Петербурга встречать нас. Мы расспрашивали у ней новости. Она нам сказала, что в Петербурге на нашу экспедицию плохо надеялись, чтобы она достигла своей цели и благополучно вернулась обратно. Будто бы хотели нас вернуть, но мы ушли скоро за пределы человеческой жизни, так что нас не могли вернуть обратно».

Странно — никто об этом несуразном намерении не пишет. Читаем дальше.

«15 января приехал (в Якутск — Ю. Ч. ) Колчак со своей невестой, стал в особой квартире, устроили шикарный обед, все перепились в дым. Мы в Якутске задержались».

После этого невеста Бегичевым не упоминается, а затем следует стандартное:

«В Иркутске мы задержались по случаю свадьбы Колчака. Он обвенчался, я у него был шафером» (там же, с. 56).

Приведённый рассказ ошарашивает. В частности, рассказ «невесты» о «петербургских новостях» так же нелеп, как и приезд Омировой в Усть-Янск, да и не из Петербурга реальная Омирова ехала. В тексте нет не только ни одной реалии долгого и трудного во всех смыслах путешествия из Иркутска в Усть-Янск, но нет и неизбежного интереса — на чём и с кем девушка смогла добраться.

В голову приходит такая мысль: Бегичев, известный склонностью к флотским байкам (см. Прилож. 1),вероятно, диктовал свой рассказ в ходе Гражданской войны и попросту расцветил то, что писали тогда белые агитаторы (о них скажу далее, в пункте «На иркутском допросе»). Если бы при Колчаке была реальная невеста, они должны были обвенчаться в любой попутной церкви (хоть бы в усть-янской Спасской) — не может же благородная смолянка (выпускница петербургского Смольного института благородных девиц) сожительствовать внебрачно. Была церковь и в Верхоянске (её, невзрачную избушку с крестом, громко именовали Благовещенским собором), а в Якутске их было даже 12, причем времени на венчание у путников хватало, а уж якутское духовенство почло бы сие за высокую честь. И уж никак не стали бы Колчак с невестой медлить до Иркутска, до великого поста, когда венчание запрещено. Шикарное торжество можно было устроить и позже, в том же Иркутске, а Бегичев рассказал наоборот. Словом, о нелепом сюжете вроде бы можно забыть.