Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

Словом, по необъятности задач указ был вполне сравним с предложениями Салтыкова, сравнимы оказались и их судьбы. Ельчин успел немногое: распорядился обустроить вновь открытый речной путь на Охотск (прежде всего, расчистку юдомо-уракского волока, о котором скажу далее) и послал экспедицию на реку Уду и на Шантарские острова. Следуя тогдашней моде, он всюду пробовал учредить земледелие, и в Удском остроге это ему удалось: с тех пор там выращивают ячмень.

Сам Ельчин никуда не поплыл, поскольку был вызван Гагариным в Тобольск для объяснений по доносу Ракитина. Оправдаться ему не удалось, он вернулся в Якутск, в распоряжение Ракитина, а вскоре после ареста Гагарина сам был в арестован и отправлен в Петербург. Наряд возглавил капитан Петр Абыштов, который в июне 1719 г. умер, едва добравшись с женой до Охотска.

Пишут, что на этом Наряд перестал существова, но это не так. Еще при жизни Абыштова на его место был назначен приказчик Иван Харитонов, который

«4 августа 1719 г. доносил, что в Охотске совершенное безначалие: команда разбрелась по охотскому краю и бесчинствует, лесу заготовлено мало и не хватит на 4 судна» [340]. Он принял под своё командование «служилых людей камчацкого наряду и полковые припасы у подьячего Ивана Петрова; а отправились из Охотска через Ламское море на Камчатку августа в 20 день, а переплыли за море на Камчацкую землю августа в 26 день и пристали в реку Ичу»,

после чего пошел покорять непокорных и собирать ясак (ПСИ, док. 65, с. 273).

Закончился же Наряд тем, что Иван Петров, прибыв в 1720 г. в Якутск,

«зарезался, не имея возможности привести в порядок запутанные дела наряда» [341].

Проще говоря, боясь повторить судьбу Ельчина.

О дальнейшей судьбе Ельчина ничего неизвестно, и бытовала догадка, что он погиб в застенке при следствии по делу Гагарина. Всё возможно, и скажу лишь, что полезных людей Петр уничтожал часто. В том числе в 1715 г. он приказал арестовать тяжело больного Ф. С. Салтыкова (тоже по доносу о присвоении им казенных сумм), но тому повезло: к этому времени он уже умер. Гагарину повезло меньше. После пыток и «суда» он был повешен, а царь еще долго огорчался поспешности и лёгкости казни, так что распадавшийся труп князя перевешивали в Петербурге с места на место более года, а когда похоронили, неизвестно [342].

И Гагарину тоже еще повезло: обер-фискал Алексей Нестеров, на чьих обвинениях строилось дело Гагарина, через 3 года тоже был, после чудовищных (даже по тем временам) пыток, колесован. (Как любил Петр, колесо останавливали для «допроса» казнимого, уже неспособного говорить.) Обезглавлен и фискал Савва Попцов, который под пыткой донес на Нестерова, а генерал Григорий Скорняков-Писарев, ведший уголовные дела фискалов, приговорен к смерти, замененной на службу рядовым с конфискацией всех имений. Та же участь (помилование на эшафоте и конфискация) ждала и Петра Шафирова, вице-канцлера, обвинившего Писарева в лихоимстве. Все они, кроме Попцова, были ближайшими сподвижниками Петра, причем Шафиров в 1711 г. спас царя от турецкого плена.

Этот страшный ряд изумляет, но по-своему логичен и помогает понять варианты возможной судьбы Ельчина. Диктатор часто устраняет слишком ярких деятелей, боясь заговора, а у Петра была еще и особая нужда. В конце жизни он не мог, несмотря на самые жестокие меры, обеспечить казну сбором налогов и пополнял ее разорением богатых [343]. Целью пыток было выяснить, сколько и где спрятано ценностей. (Нестерову назвать было нечего, отчего и пытки были чудовищны.) Но если жизнь основных обвиняемых дознатели и палачи берегли для новых пыток, суда и казни, то с побочными участниками не было и этого, так что записи типа «расспрошены семеро, трое померли» в розыскных делах обычны. Так мог погибнуть и Ельчин (вспомним, что царь был явно раздосадован недостаточностью признаний Гагарина), но он мог выжить и оказаться среди множества сосланных в Сибирь. Данное соображение нам далее понадобится.

Второй государственной экспедицией на Дальнем Востоке было плавание геодезистов Ивана Евреинова и Федора Лужина, описавших северные Курильские острова (1720–1721 гг.). Третьей была Первая Камчатская экспедиция Витуса Беринга, достигшая в 1728 г. пролива, ныне именуемого Беринговым, а четвертой — Чукотская экспедиция полковника Афанасия Шестакова и капитана Дмитрия Павлуцкого (1729–1732 гг.), направленная против непокорных чукчей. Все они хорошо известны. В частности, известно, что покорить чукчей не удалось, зато на судне данной экспедиции подштурман Иван Федоров и геодезист Михаил Гвоздев сумели в 1732 г. впервые положить на карту Берингов пролив.

Тем самым, ВСЭ (часто именуемая Второй Камчатской) на самом деле была уже в тех краях пятой государственной. А. А. Покровский, один из немногих серьезных исследователей камчатских экспедиций, полагал, что реальной целью их всех было вовсе не то, что записано в документах (в частности, не исследование Камчатки), а поиск, в тайне от иных государств, еще никем не завоеванных новых земель (ЭБ, с. 21–31). С ним согласны и Андреев, и, в наше время, составители ВКЭ. В таком случае секретность экспедиций вполне понятна: Россия не имела на Дальнем Востоке ни войск, ни флота и была вынуждена избегать любых столкновений.

Труднее понять столь настойчивый интерес к новым землям, когда совсем не освоены земли, уже открытые. Но такова вся история завоевания севера Сибири: интерес являла исключительно пушнина, а все знали, что соболь (главный пушной зверь) вскоре же будет выбит. Россия нуждалась в новой стратегии освоения земель, и ее, как мне представляется, как раз и предложил Салтыков. В то время он успеха иметь не мог (жажда пушнины забивала все иные интересы), но позже смена задач все-таки произошла, и в этом важную роль сыграла как раз ВСЭ.

Беринг, отправившись в первую свою экспедицию сразу по смерти Петра, вернулся в Петербург в 1730 г. при Анне Иоанновне и в конце года обратился в АК с предложением повторить Камчатскую экспедицию, но при этом ни словом не коснулся вопроса посылки отрядов на Ледовитое море. Впервые этот вопрос видим у него во второй записке в АК, в ее конце. Вероятно, северная тема была вписана Берингом перед самой отсылкой записки, т. е. в феврале 1731 года. После оценки собственно Камчатской экспедиции он добавляет:

«Ежели за благо рассуждено будет (обследовать — Ю. Ч.) северные земли или берег от Сибири, а именно от реки Оби до Енисея, а оттуда до реки Лето (следует знать, что — Ю. Ч.) к устьям оных рек можно свободно и на ботах или сухим путем выведывать, понеже оные земли под высокою державою Российской империи суть» (ВКЭ, с. 25).