Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

Так впервые упомянуты «северные земли», причем только до Лены. Отсюда и началась официальная история собственно Северной экспедиции. Но сам Беринг не имел ни должного чина, ни веса при дворе и мог выступать лишь как проситель. Очевидно, что ее продвигали в кабинетах власти другие лица, и нам важно знать не только их имена, но и их мотивы — ведь они были не путешественники, а политики.

Вопрос, почему ВСЭ вообще могла состояться, первым поднял полтораста лет назад историк флота А. П. Соколов. Он назвал причиной «стечение многих счастливых обстоятельств» и перечислил их. Суть их в следующем.

1) Царствование началось мирное, особых военных расходов не было, а офицеры желали дела.

2) Во властных структурах огромное влияние имел вице-канцлер граф Андрей Иванович (Генрих Фридрих) Остерман, а он заботился о флоте.

3) В Сенате предложения Беринга активно продвигал обер-секретарь Сената Иван Кириллович Кирилов, известный государствовед и географ.

4) В АК в нужное время властвовал «умный и деятельный» граф Николай Федорович Головин.

5) Прокурором АК был Фёдор Иванович Соймонов, игравший там ту же роль, что Кирилов в Сенате.

6) В недавно созданной Академии наук «иноземцы-академики» желали показать делом свою полезность государству.

7) Был еще довольно силён «дух Великого Петра» [344].

Рассмотрим перечень, минуя пункт 6, поскольку академики подключились к подготовке экспедиции довольно поздно, когда судьба ВСЭ была уже определена, да и своих денег Академия Наук не имела. Организация академического отряда экспедиции — это отдельная тема.

Да, при разработке плана ВСЭ войны в России не было (началась она вскоре же), и офицеры в самом деле желали дела, что и показал весь ход ВСЭ, но Соколов упустил важное обстоятельство: флот находился в состоянии давнего жестокого недофинансирования [345], и сильным стимулом было для офицеров желание заработать.

Перечень Соколова задает список главных возможных деятелей, но в нем кое-кого недостаёт. К тому же надо выяснить — кто и когда мог определять ход дел, а кто и когда не мог. Дольше всех и больше всех у власти был Остерман, определявший тогда основы внешней и внутренней политики России. Тот факт, что он заботился о флоте, конечно, важен, однако тут еще нет оснований видеть в Остермане поборника экспедиции — это надо доказать, что пока не удалось [346].

Потому весьма важно узнать, что Остерман был сам лично знаком с Берингом (ходили в один лютеранский приход, письма их носят довольно личный характер) был воодушевлен идеей новой экспедиции, и вхож к императрице — его жена была с ней давно, с девичьих пор, знакома (ВКЭ). Составители этого сборника назвали Остермана мотором экспедиции. Добавлю: мотором был и Головин.

Головин направлял ход дел в АК, но появился он там слишком поздно, лишь в конце января 1732 года (до этого служил министром, т. е. послом, в Швеции), когда указ об экспедиции уже готовился. Возглавил АК он еще позже, 2 апр. 1733 г. (СИРИО; т. 106, док. № 45), т. е. уже после отъезда первых отрядов ВСЭ из Петербурга. Следовательно, почти всю работу устроения ВСЭ явно провели до него.

Что касается роли Кирилова, то Соколов был прав, называя его главным поборником ВСЭ в Сенате, однако должность его была слишком низка для принятия решений. Поэтому нужно Соколова дополнить: с октября 1730 г. по ноябрь 1731 генерал-прокурором Сената был граф Павел Иванович Ягужинский (он занимал эту должность и ранее, еще при Петре I). Именно он предложил Сенату обсудить предложения Беринга и Кирилова, причем выступил не от себя лично, а как начальник Сибирского приказа. Видимо, именно он направил Кирилова с проектом экспедиции к Эрнсту Бирону, фавориту Анны, а тот обеспечил его утверждение императрицей (ВКЭ).

Кирилов называл Бирона «скорым помощником», и есть прямое свидетельство обращения Кирилова к Бирону о нашей экспедиции. Это письмо академика Герарда Миллера (ВКЭ, с. 388), где говорится о подготовке ВСЭ:

«Главнейшим двигателем этого дела был сенатский обер-секретарь Иван Кириллович Кирилов, великий патриот и любитель географических и статистических [347]сведений. Он был знаком с капитаном Берингом, который вместе с двумя своими лейтенантами Шпанбергом и Чириковым изъявил готовность предпринять второе путешествие». «Кирилов составил записку о выгодах, которые могла из того извлечь Россия». «Сочинение Кирилова следовало перевести на немецкий язык для представления… Бирону, на поддержку которого Кирилов более всего рассчитывал».

Издатели ВКЭ датируют данную записку Кирилова 1733 годом, не заметив, что спутники Беринга названы лейтенантами (Шпанберг произведен в капитаны 3-го ранга, а Чириков в капитан-лейтенанты, еще в 1730 г.) и что Андреев назвал в 1959 году эту записку «до сих пор не напечатанной» [348], хотя записку Кирилова 1733 года он сам же опубликовал [349]. Очевидно, что записок было две, причем первое обращение Кирилова к Бирону состоялось, по всей видимости, в 1731 году.

Иначе с Соймоновым. Он сам в молодости предлагал Петру нечто похожее на Камчатскую экспедицию [350](это, видимо, и привлекло внимание Соколова к его личности), но никаких упоминаний Соймонова в связи с ВСЭ не видно вплоть до 1738 года, когда он выступил ее открытым противником.

Итак, главные действующие лица названы, но главные вопросы (кто же дал экспедиции жизнь и почему в Камчатской экспедиции появились северные отряды), остались. Как мы уже знаем, северная идея появилась во второй записке Беринга, где была едва обозначена. В почти том же виде она прошла по всем ранним документам Сената, включая время отправления экспедиции (февраль-апрель 1733 г.). Очевидно, что подлинное обсуждение (в том числе тема финансирования [351]) шло по каким-то иным каналам. Один из них немного известен, и о нем стоит рассказать.

В январе 1732 г. Остерман возглавил Воинскую морскую комиссию, призванную возродить флот. Будучи также президентом Коллегии иностранных дел, он привлек Головина для работы в Комиссии, отозвав его из Стокгольма. Головин же, как оказалось, был в той же мере человеком Бирона, как и Остермана.

Комиссия Остермана пришла к выводу, что созданный при Петре огромный (и уже наполовину сгнивший без дела) Балтийский флот бессмыслен — для обороны он чрезмерен, для завоеваний на Балтике недостаточен (мал в сравнении с совокупным флотом враждебных государств), а для решения более широких задач непригоден, ибо заперт в Балтийском море. В итоге Комиссия приняла (совместно с Сенатом) решение строить в Архангельске вторую базу флота. В верности такого решения осталось убедить Бирона, но это было весьма трудно, ибо он наивно полагал, что боевые корабли вообще России не нужны (достаточно-де иметь галеры — для перевозки военных грузов и высадки десантов, как убеждал его фельдмаршал Бурхард Миних), а деньги, идущие на флот, лучше потратить на еще большую пышность двора, столь милую его милой Анне [352]. Зачем еще строить что-то очень дорогое на севере?