Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

Через полтораста лет Лев Толстой задумал было писать роман об эпохе Петра I, но узнав, откуда у него самого графский титул, отказался.

Можно ли извлечь из показаний Ефросиньи в застенке что-либо правдивое о действительных помыслах царевича? Мне представляется, что можно — там, где видна её собственная простая речь, а сказанное выходит за рамки требуемых признательных показаний. Например:

«Да он же, царевич, говаривал: когда он будет государем и тогда будет жить в Москве, а Питербурх оставит простой город [51] Резкое отличие от пыточных признаний Алексея, где тот якобы предрекал брошенному Петербургу «погибнуть в болотах», а соратникам отца «сидеть на кольях». ; также и корабли оставит и держать их не будет, а войска-де станет держать только для обороны, а войны ни с кем иметь не хотел» [Анисимов, 2009, с. 405–406].

Последнюю мысль надо бы, на мой взгляд, помнить всем пишущим. Вот, пожалуй, первый царевич, прямо сказавший, что назначение армии — оборона. Это, думаю, и было главной причиной его гибели, ибо отец его в войнах (которые вёл чудовищно жестоко) видел смысл и радость жизни, и ни одна его война не была оборонительной. Подробнее см. далее, п. «Войны». Лишь через 235 лет после гибели Алексея, со смертью Сталина, мысль царевича была формально признана: Военное министерство было названо Министерством обороны.

Историк Николай Устрялов, профессор и академик, был лицом проверенным. В самые мрачные годы «Николаевской реакции» ему и только ему было доверено писать учебники истории России, причём учебники всех уровней — и малышам, и студентам. Он никогда не подводил, и вот что написал он о деле царевича Алексея в своём самом подробном учебнике: Алексей

«до совершеннолетия пользовался нежной любовью и доверенностью родителя. Бедствие матери, сосланной в монастырь за излишнюю привязанность к старине, не имело, кажется, никакого влияния на отношение отца к сыну».

Слова «бедствие матери» — единственный легкий как бы упрёк Петру (который, как позже было выяснено, не дал на её содержание ни разу ничего, зато впоследствии жестоко покарал тех, кто кормил и одевал её). Затем, что значит «кажется»? Что Устрялову было известно иное? Как сосланная царица Евдокия единый раз за 18 лет тайком увидала сына и как безмерна была ярость отца? [52] Как писал историк Пётр Синицын, «Когда Пётр узнал об этом, гнев его был так силен, что… письма и прочие посылки прекратились». Поскольку окружавшие царицу содержали её и жаловали как царицу, он нагрянул в суздальскую тюрьму-монастырь сам, повесил под окном кельи Евдокии нескольких её слуг и служанок, водрузил между виселицами колья (жди худшего) и, не повидав её, отбыл [Синицын, с. 65]. Можно лишь гадать, чего делать не будем. Но читаем Устрялова дальше:

«Пётр смотрел на Алексея как на своего преемника и принял все меры к его воспитанию. Когда царевичу исполнилось 10 лет, государь начертал план учения, выбрал умных наставников, в числе коих был барон Гизен, поручил главный надзор над воспитанием князю Меншикову как лучшему исполнителю своих планов, заботился и сам».

Сразу видна ложь: детей учат раньше, что мать и делала, а без учителей царевич остался, когда мать была сослана [53] Историк дома Романовых Евгений Пчелов пишет: «С шести лет обучение грамоте… для царевича монах Карион Истомин составил свой замечательный словарь… После того как Алексея разлучили с матерью, его взяла к себе в Преображенское царевна Наталья Алексеевна. С 1703 года учителем царевича стал приглашённый в Россию немецкий барон Генрих фон Гюйссен. Программа, им составленная, включала богословие, арифметику, геометрию, географию, историю, иностранные языки, фехтование, танцы, верховую езду, а затем и военное дело. Учился Алексей охотно, успешно осваивал французский и немецкий языки, по примеру отца научился хорошо токарничать, но математика и военные науки давались ему плохо […] Ситуация осложнялась ещё и тем, что общий надзор за обучением царевича был возложен на А. Д. Меншикова. Безграмотный выскочка, естественно, совершенно не заботился об успехах своего подопечного. Алексей обладал природными задатками, недаром Пётр писал ему: „Бог разума тебя не лишил“ — но развить их не смог. Постепенно в нём зародилось даже какое-то отвращение к учёбе» [Пчелов, 2013, с. 78]. . На самом деле дипломат Гизен (Генрих Гиюссен) стал учителем Алексея 13-летнего, т. е. много позже, стал ненадолго (1703–1705) и то с перерывами. Верно же здесь другое: Меншиков хорошо знал желания царя и, не уча подростка ничему (сам был безграмотным) и приучая его к пьянству [Терновский, с. 15], верной рукой вёл его к гибели.

Эту гибель множество раз описали с самых разных позиций — и как героический шаг отца во имя Родины, и как преступление жестокого безумца, и с множества позиций типа «истина лежит посередине». Героическая версия господствует, но давно показано, что основана она на заявлениях самого Петра, и даже Православная энциклопедия, во всём следующая линии церкви, покорной властям, признала (статью о царевиче писал Е. В. Анисимов), что

«следствие стремилось завести дело о заговоре…. но ничего, кроме общих и случайных разговоров…. даже с помощью пыток узнать не удалось».

Вернёмся, однако, к Устрялову. Он писал:

«…и всё было тщетно: доброе семя, по словам Петра, падало на камень». Царевич «возненавидел всё то, чем дорожил Пётр, замыслил уничтожить его величественное творение и погиб как преступник» (Устрялов Н. Г. Русская история. Изд. 4. Часть 2. Новая история. СПб., 1849, с. 77).

Здесь тоже одна деталь верна: характеристика петровского воспитания как «доброго семени» взята у самого «воспитателя». Вообще, всё изложение официальной версии дела царевича целиком взято со слов Петра. И вот итог:

«Пётр заглушил чувства отца пред гласом отечества и предал Алексея верховному суду, составленному из 144 лиц, в том числе из всех сенаторов и высшего духовенства». «Алексей с ужасом услышал [смертный] приговор, пал без чувств и в тот же день скончался» (там же, с. 79).

Здесь тоже нужно замечание: кроме лжи, легко заметной (приговор оглашён 24 июня, а смерть наступила 26-го) есть следующая, менее заметная.

Поскольку юристов при Петре не существовало (если не считать таковыми инквизиторов — так Пётр, на католический манер, именовал православных церковных следователей), то суд составлен был царем из 127 чинов гражданских и военных, а как раз духовных в нём не было, их приписал Устрялов. С духовными у Петра вышла осечка: царь в самом деле привлёк их, но среди них поначалу был ростовский епископ Досифей,он пытался встать на сторону царевича, но сам был лишен сана и попал на дыбу (затем он был колесован — см. 4–11).