Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

По-моему, Пётр оседлал тогдашнюю русскую пассионарность, что позволило ему стать «великим», но он же и пресёк её дальнейшее развитие, яростно преследуя самостоятельную активность во всём. [128] То же совершил через 200 лет Сталин. Как писал историк науки Александр Земцов, для сталинской эпохи типична «смесь азарта первооткрывателей, энергии авантюристов и проходимцев, героизма рядовых участников, низменных помыслов карьеристов и столкновения интересов различных ведомств одного государства» [ЛР, с. 8]. Эти слова целиком приложимы ко всем временам освоения российской Арктики. Об этом шла речь в Очерке 3. Этот двойственный процесс продолжился и, видимо, стал завершаться при Анне Иоанновне, причём его жестокость даже, как ни странно, во многом всё ещё нарастала. Так, если за 53 петровских рекрутских набора (1699–1725 гг.) из населения было вырвано 284 тыс. рекрутов, то всего лишь за 6 аннинских наборов 276 тыс. [П-3, с. 43].

В высокой активности, а не в более высокой культуре, видится мне успех русских при покорении народов Сибири [129] И не в «огненном бое», якобы дававшем [АР-1, с. 11] победы в боях. Фитильные ружья вызывали ужас при первой стычке, но затем выяснялось, что ружьё стреляет немногим лучше, чем лук, но намного реже, и заряжающий воин беззащитен, а при дожде и снеге стреляет лишь из укрытия. Боевой лук мог пробить железный лист вполудюйма и иметь ту же прицельную дальность, что ружье. Недостатки лука: 1) стрела видна в полете и от нее туземцы умели уклоняться; 2) хорошо стреляли лишь немногие из них (Нефёдкин А. К. Военное дело… // Этнография. Обозрение, 2014, № 5). Из русских донесений видно, что ружья поражали одного-двух противников, изредка до семи. Понятно: давался один ружейный залп издали, с границы досягаемости стрел, затем русские наступали, заслонясь дощатыми щитами, а исход боя решала рукопашная. . Там, где активность основной массы местных жителей была высока, не помогали ни ружья, ни даже пушки. Так было с чукчами, с которыми воевали двести лет и независимость которых Николаю I всё же пришлось признать [Зуев, 1998; 2009]. Кстати, активных «инородцев» русские первопроходцы охотно включали в свои ватаги. Нынешняя активность чукчей очень низка, как и всех северных народов (кроме якутов), и многим кажется, что так было и при покорении Сибири.

Карл Эрнст фон Бэр

(Карл Максимович)

К сожалению, высокая активность народа всегда жестока. Благостные рассказы о том, что русские никого не уничтожали, а всем несли более высокую культуру, противоречат фактам (о чём уже была мельком речь в Очерке 2 и ещё будет в Очерке 5).

Александр Федорович Миддендорф

Порой мне даже кажется, что русские в Сибири были сильно похожи на испанцев в Центральной и Южной Америке — с той разницей, что Латинская Америка давно обрела независимость, а кое-где и высокую смешанную культуру (красно-черно-белую, но с европейским языком), тогда как народы севера Сибири вымирают, притом без разбора национальностей.

Оценивая Северную экспедицию в целом, великий Бэр писал:

«мне невольно кажется, будто передо мною разыгрывается пятый акт трагедии, в котором погибают все действующие лица» [Бэр, 1847, с. 248].

Могу ещё добавить приведенный выше безуспешный призыв Миддендорфа:

«Тем обязательнее впредь должны быть для нас уроки истории».

Об этом и напоминает, при взгляде на карту, мыс Челюскин.

Чукотка на Карте русских открытий.СПб., 1802

Карта составлена по западным данным. К востоку от Медвежьих островов видим «Пещаной мысъ». С юга Чаунской губы виден Чаун, к северу от неё уходит к краю карты мыс, на других картах означенный как «Необходимой Носъ» или Святой Нос. К востоку от него показан «мысъ Шелатской», за ним к юго-востоку мыс Рыркайпий, от которого тянется линия «Непроходимые льды». Нынешний мыс Дежнёва обозначен как «м. Чукотской», а нынешний мыс Чукотский — как «Чукотской мысъ». Область верховий Анадыря, Малого Анюя и Чауна — белое пятно, хотя она давно исхожена русскими

Предыдущие очерки уносили читателя на самый север Евразии — на Таймыр и Северную Землю, и все они, как и предстоящая читателю повесть, сходны тем, что указывают мыс необитаемой земли, положенный на карту его открывателем, вслед за которым очень долго никто там не был.

Теперь обратимся к самому востоку Евразии, к мысу, где люди, наоборот, живут с незапамятных времен, а вот был ли там знаменитый первопроходец Семён Дежнёв, чье имя мыс носит, и плыл ли он знаменитым проливом, соединяющим два океана, — об этом споры идут третий век и вряд ли скоро кончатся. Последняя публикация документов состоялась полвека назад (см. Прилож. 1),о чём же спорят? Вот что читаем в новейшей статье, мне известной [Шмакин, 2009, с. 40]:

«На протяжении трёх веков не утихают споры вокруг героического плавания наших земляков — Семёна Дежнёва, Федота (Алексеева) Попова и Герасима Анкудинова (Анкидинова). В начале XXI века трудно себе представить, что такое грандиозное плавание в ледовитых морях могли совершить небольшие суда с плохим парусным оснащением. Подвиг Дежнёва настолько велик, что многим кажется чем-то почти мифическим. И это вызывает две крайности в его оценках — либо восхищение, либо скептицизм. Кроме того, одностороннее или просто слабое представление о природных условиях Чукотки в совокупности со скудностью отписок Дежнёва дали почву для многих заблуждений. Так, историки недостаточно знают море… Моряки и гидрографы плохо представляют себе… условия путешествий по внутренним частям Чукотки»

Сам автор уверен, что его личные знания о Чукотке — как раз то, чего нехватало до сих пор иным авторам, писавшим о Дежнёве. Его статью и мой комментарий см. в Прилож. 2.

Но так ли уж важно знать, где плавал Дежнёв? Ну был в проливе, ну не был — всё равно он знаменит и таковым останется. Оказывается, это знать важно, и даже очень: те, кто мыслит Дежнёва плывшим мимо мыса Дежнёва, и те, кто категорически такую возможность отрицает, являют собой два разных способа видеть мир. Есть и третьи — те, кто пишет первое, хотя понимает второе. Они тоже являют нам способ — но не столько видеть мир, сколько жить в нём.

Семён Иванович Дежнёв родился около 1605 года в Великом Устюге, с 1642 года служил рядовым казаком на Колыме, в отряде казачьего десятника Михаила Стадухина.