Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

Сергей Михайлович Толстов (?). 1900 г.

Но другого пути нет, академики начали склоняться к безумному предложению и только шепчутся, поражённые:

— Кто этот самонадеянный лейтенант?

— Гидролог, его Толлю рекомендовал сам Макаров.

— Подаёт большие надежды, почитайте его статью и отчёты.

— Колчак его фамилия. Александр Васильевич Колчак.

Академики размышляли ещё месяц, заседали уже под председательством самого президента Академии наук (им был тогда великий князь Константин Константинович, дядя царя), сравнивали варианты и подсчитывали расходы. В конце концов учредили Спасательную партию, утвердили Колчака её начальником и раскошелились аж на 46 тысяч рублей. Это было непосильно для Академии наук (около 1/6 её годового бюджета), деньги надо было испрашивать у правительства (что президент и сделал), но и их впоследствии нехватило, причём тоже отчаянно.

7 марта 1903 года Колчак в Якутске, а 15 апреля уже в бухте Тикси. (Отсюда будет старый стиль, поскольку его нам диктуют документы.) Разбитая «Заря» обратилась за зиму в огромный сугроб, внутри которого зимовал один Сергей Толстов.

Михаил Иванович Бруснев

Сейчас его нет, он ушёл ещё в марте на острова — искать барона Толля.

Но теперь сугроб, из которого торчат три мачты, снова ожил: лейтенант Матисен с двумя помощниками, прибывшие за неделю до Колчака, откапывают «Зарю» снаружи и изнутри, и пошёл уже дымок печки оттуда, где угадывается корма и где растёт из снега бизань-мачта. Грустно командиру: ему предстоит снять с любимой баркентины [155] «Заря» первоначально являла собой барк (3 мачты, 2 передние — с реями для прямых парусов), упроченный для полярного плавания. После снятия реев с грот-мачты (ввиду нехватки матросов) она стала шхуной-барком, или баркентиной (Колчак А. В. Русская полярная экспедиция 1900–1902 гг. // Источник. Прилож. к историч. журналу «Родина», 1997, № 3 (28), с. 76). На Колчака она произвела «очень симпатичное впечатление» (там же). Часто её называли яхтой (лишь за её флаг) или просто шхуной, что неточно. , «честно проплававшей столько лет среди суровых полярных льдов», всё ценное и уткнуть «доброго сослуживца» (так писал Матисен в отчёте) форштевнем в ледовые утесы острова Бруснев — на вечную стоянку

Остров Бруснев был, надо думать, единственным в царской России объектом, названным в честь бунтаря. Михаил Бруснев, инженер, был одним из отцов российской социал-демократии, основателем группы «Освобождение труда» в Петербурге.

Как раз в те дни у него пошёл 12-й год 14-летнего срока неволи (10 лет верхоянской ссылки после четырёх лет заключения), и он сумел по своей воле начать отбывать его в таких условиях, каких нет и на злейшей каторге — на льду между островами.

Его отряд тоже шёл искать пропавшего барона. Когда подходили к Большому Ляховскому, пурга утихла, и проводник, увидав на берегу у поварни собаку, вскрикнул радостно: «Есть люди барона!». Но радость была преждевременна: это оказался волк.

Пока Колчак и Матисен в тёплом домике Якутского областного почтамта в последний раз выверяли свои хронометры по гринвичскому времени (в Якутск недавно провели через тайгу телеграф), Бруснев, лёжа вобнимку с каюрами, пережидал лютую пургу при сорокаградусном морозе на льду между Большим Ляховским и Фаддеевским островами. В отчёте в Академию наук он писал:

«запас дров приходил к концу, и утром 7 марта, хотя пурга продолжалась с прежнею силою, а температура снова опустилась ниже точки замерзания ртути, мы принуждены были собираться в дорогу, так как иначе мы рисковали сжечь на этом месте последнее дерево и остаться среди океана без огня. Собираться в дорогу в пургу, да ещё при морозе свыше -40 ужасная работа. Просто удивляешься, как рабочие-промышленники могут всё уложить и увязать…

Большого усилия нам стоило поднять собак. Жалко было смотреть, как они жмутся и визжат от холода. Почти всем собакам подвязяли набрюшники, но и это мало помогало; при малейшей остановке они свёртываются клубком и ложатся… На наше несчастье место было торосистое; хотя тороса были и не очень большие и в хорошую погоду не представили бы затруднения, теперь мы лишь с трудом могли продвигаться вперёд… Скрепя сердце, утром 8 марта мои проводники вынули из нарт всё дерево, без которого как-нибудь можно было обойтись, чтобы натаять воды для ледянения».

Ледянитъ (поливать водой, тут же замерзащей) полозья надо было каждое утро — иначе тяжело груженые нарты не скользили по шершавому льду.

«Мы надеялись в этот день добраться до земли. Но надежда наша не оправдалась»,

и в костерок для вечернего чая легли рукояти лопат и топоров [156] Бруснев М. И. Отчёт начальника экспедиции на Ново-Сибирские острова для оказания помощи барону Толлю // Известия Имп. АН, т. 20, № 5, 1904, с. 172–173. .

Тут прошу заметить: хотя многие в отчётах жалели собак, но лишь ссыльный Бруснев (а позже, после встречи с ним, и Колчак) восхищался «инородцами». Он к тому же почти нигде не писал «я», предпочитая скромное «мы». Посему позволю себе ещё одну из отчёта Бруснева выдержку:

«Подготовиться заранее к поездке на Новую Сибирь нужно было уже потому, что… снарядить всё предприятие в течение короткого времени, после того, когда окончательно выяснилось бы, что барон Толль сам не вернется, обошлось бы, как мне было известно, чрезвычайно дорого, так как кулаки-торговцы, держащие всё местное население в кабале, не преминули бы воспользоваться этим и удесятерили бы на всё и без того высокие цены».

Только тут в нём единственный раз заговорил социалист, и не зря: почти все другие путешественники и историки предпочитали молчать об этом и обо всём подобном.

К 15 апреля (когда Колчак примчал в бухту Тикси) отряд Бруснева уже обошёл северные берега Фаддеевского и Новой Сибири. Следов Толля нигде не было. Оставалось ждать отчаянного лейтенанта с его лихой командой, готовой плыть шлюпкой в океан. Колчак же, ездивший из Питера на Белое море (в Мезенский уезд) за лихими поморами («Это были люди, с детства привыкшие к движению льда, и они как нельзя более отвечали моей экспедиции» [157] Колчак А. В. Автобиография // Грани, 1992, № 165, с. 131. ), долго вёзший свой огромный груз через всю Россию, припозднился.

Этот марш-бросок обычно едва поминают, а он стоит особого внимания:

«7 марта я прибыл в г. Якутск. Здесь выяснилось, что по Верхоянскому тракту за один раз можно отправлять не более 30–35 пудов клади или 4-х людей… Поэтому А. В. Колчак и я разделили свою команду и грузы на 6 партий, отправлявшихся с промежутками через 2 дня, чтобы дать время лошадям и оленям вернуться… В Якутске и его окрестностях свирепствовала эпидемия инфлуэнцы и оспы. По дороге в юртах и на станциях, где приходилось менять лошадей и оленей, а порой даже ночевать, мы находили больных во всех стадиях этой ужасной болезни до смерти включительно» [Матисен, с. 56].