Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

Словом, добраться до побережья удалось дорогой ценой — отказавшись от двух поморов, от половины еды и вещей. Больше не дал провезти хилый Верхоянский тракт, на котором всегда нехватало ямщиков, саней и лошадей. Вот и вышло, что в восьмимесячный поход, в тысячемильную ледяную кашу, через льды и скалы шести необитаемых островов Колчак двинулся с трёхмесячным запасом еды, с двумя сменами белья, без запасных сапог и без единого запасного матроса. Сломай один ногу, и остальным вельбот не вытянуть. Из таких «мелочей» состояла, по сути, вся спасательная затея.

И вот теперь, промчав за три дня в лёгкой нарте по жгучему морозу 420 вёрст, 15 апреля Колчак узнал от Матисена, что боцман Никифор Бегичев и ссыльный Павел Оленин уже увезли вельбот с «Зари» в низовье Яны. Ускорить их путь Колчак не мог никак и потому позволил себе расслабиться — три дня отдохнуть от бешеной гонки в своей каюте, в чистой постели. (Не последний ли в жизни раз?)

«Три дня мы провели вместе на старом пепелище, после чего окончательно распростились», — записал печально Матисен, не зная, увидит ли вновь отчаянного друга.

А вот Колчак об этой днёвке во всех своих отчётах умолчал — видать, неловко ему было, что не бросился догонять, не сразу впрягся с друзьями в лямку. Так и записал, не взирая на расхождения в днях: «Узнав от лейтенанта Матисена, что вельбот уже ушёл на оленях в Казачье, я немедля вернулся обратно в это селение». В Казачьем, южнее Усть-Янска, была управа Усть-Янского улуса. Её перевели сюда потому, что именно отсюда шёл на северо-восток обычный путь на Новосибирские острова.

Колчак в кухлянке

Матисен в кухлянке

Зима выдалась в тундре голодная, но весельчак Оленин, хорошо знавший «инородцев», а с ним бравый Бегичев, равно умевший пустить в ход и бумагу от якутского губернатора, и академический кошелёк, и свой дружеский нрав, и свои острые кулаки, сумели кое-что добыть: нарты, 161 собаку и немного корма для них. Надо бы больше, но и за этими собаками неуёмный Бегичев ездил далеко, аж на Индигирку.

Кормов отчаянно не хватало, что спутало все планы. К тому же собаки не могли без людской помощи тянуть тяжелейший восьмиметровый вельбот ни по кочкам тундры, ни через торосы моря. Так что все, не различая чинов и званий, тянули его в лямках. И всё-таки, сойдя на слепяще заснеженное море, спасатели поняли, что опаздывают. Впоследствии лейтенант вспоминал в Географическом обществе:

«5-го мая весь состав экспедиции из 17-ти человек, в том числе 8-ми каюров-якутов и тунгусов, с 10-ю нартами по 13 собак и вельботом, поставленным на две нарты, запряжённые 30-ю собаками, направился через Абеляхскую губу к мысу Святой нос. Тяжёлые нарты, а особенно вельбот, ограниченный корм для собак и сравнительно тёплое время, заставлявшее нас находиться в пути только в ночные часы, когда становилось холоднее, обусловили невозможность делать переходы больше 6-ти часов в сутки — собаки отказывались итти больше, несмотря на то, что мы все шли в лямках. Торос, местами очень серьёзный для обыкновенных нарт, заставлял нас постоянно останавливаться, рубить дорогу для вельбота и общими силами перетаскивать 36-ти пудовую шлюпку через хаотически нагромождённые холмы ледяных глыб и обломков» [158] Колчак А. В. Последняя экспедиция на остров Беннетта, снаряжённая Академией Наук для поисков барона Толля // Известия РГО, т. 42, 1906, с. 501–502.

Основной состав Русской полярной экспедиции,лето 1900 года, позади грот-мачты «Зари». Стоят, слева направо: Ф. А. Матисен, А. А. Бялыницкий-Бируля, Ф. Г. Зееберг. Сидят: А. В. Колчак, Н. Н. Коломейцев, Э. В. Толль, Г. Э. Вальтер

Днями, после изнурительных ночных переходов, охотились на оленей, и всё же на Большом Ляховском еда для собак кончилась. На Малом Ляховском Колчак снова сократил состав партии — отправил назад четырёх каюров и 30 собак. Спасатели, чтобы не уморить себя и собак голодом среди льдов, пошли прямиком к ближайшей суше — на Котельный, хотя знали, что вспомогательный лагерь с запасом еды Бруснев должен был оставить им на Фаддеевском.

В проливе Санникова лёд был уже покрыт лужами, нарты не скользили даже ночью, охотиться было некогда и не на кого, лейтенант скомандовал, и голодные каюры, себе не веря, распороли для собак четыре пудовых банки консервов.

Назавтра новая напасть: ударил мороз, достаточный, чтобы обратить ледовую кашу пролива в соляной наждак, но слишком слабый, чтоб ледянить полозья. А ждать нельзя: нечем собак кормить. Тяжелейшие нарты пришлось волочить, словно стадо упрямых ослов, и с каждой верстой полозья становились всё тоньше, вот-вот лопнут.

Однако обошлось. 23 мая приползли, согнувшись лямках, на Котельный, к мысу Медвежьему, сбросили окровавленные портянки в поварне, что стояла к западу от мыса, и завалились спать на полу, подложив под спальники меховые шкуры.

Дров на берегу валялось вдоволь, были и добротные брёвна — полозья новые вытесать, зато оленей вокруг почти не нашлось. Собаки были люто голодны, они вполне заслужили обильной еды, отдыха и ласки, но люди — народ неблагодарный. 50 псов вместе с жалким кусочком мяса жадно глотнули смертельную дозу стрихнина. Так распорядился Колчак. Увы, убивать половину собак на половине пути было принято. С остальными каюры откочевали на север острова, туда, где были олени. Впрячь собак снова в нарты предстояло лишь через полгода.

«В ночь на наш приход была сухая зимняя пурга, а на другой день сразу настала короткая полярная весна… началось энергичное таяние снега, появились проталины на тундре, начался прилёт гусей, уток и куликов, а через 2 дня вскрылись тундреные речки, и по берегам образовались с каждым днём расширяющиеся забереги. Лёд в море посинел, стали оседать и разваливаться торосы, снежная вода образовала целые озера и… стала стекать под лёд, трещины стали расширяться в полыньи — наступило полярное лето с его постоянными туманами, дождями с мокрым снегом, с морозами и инеем по ночам и редкими ясными тёплыми днями, с сильнейшей рефракцией над горизонтом покрытого льдом моря. Грязнобурая тундра стала покрываться цветами альпийских растений, птицы уже стали выводить птенцов и собираться в стаи, готовясь к отлёту на юг, а лёд всё ещё стоял неподвижный» —