Ричард Эванс - Третий Рейх. Дни Триумфа. 1933-1939

Что касается религии, семья была христианская и не имела контактов с еврейским сообществом, что без сомнения объясняет, почему его жена, Луиза Зольмиц, в тайне своего дневника, смогла написать в 1933 году, что в Гамбурге «ни один штурмовик не делает евреям ничего плохого, в их адрес не выкрикиваются проклятия, повседневная жизнь в Гамбурге не менялась, все занимаются своими делами, как обычно» [1331] Там же, 25 марта 1933 г. . У Луизы Зольмиц не было еврейских предков. Но даже для нее нацистский бойкот еврейских магазинов, проведенный 1 апреля 1933 года, показался причиной для беспокойства, «жестокой первоапрельской шуткой». «Вся наша душа, — сокрушалась она, — предвкушала возрождение Германии, а не это». Тем не менее, размышляла она, по крайней мере с улиц пропали восточноевропейские евреи («подземные твари из Восточной Галиции, кажется, исчезли на время») [1332] Там же, 31 марта, 1 апреля 1933 г. . А годом позже она с горечью говорила о дискриминации, от которой страдали ее еврейский муж и полуеврейская дочь. Она была вынуждена с отчаянием смотреть «как Фр[идрих] оказался во власти бесчестных мошенников, как его исключили из СА и «Стального шлема», Национал-социалистической ассоциации боевых офицеров и Академической ассоциации. Понимать, что все пути к счастью, в профессиональной или семейной жизни, окажутся закрыты для Гиз[еллы]! Дрожать при каждом случайном слове, каждом визите, каждом письме: что людям от нас нужно?» [1333] Там же, 8 марта 1934 г.

В 1935 году после принятия нюрнбергских законов Зольмиц потерял право на гражданство, несмотря на то, что он со своей нееврейской женой позже получили статус привилегированного смешанного брака, поскольку они воспитывали свою дочь в христианской вере. Нюрнбергские законы, писала она 15 сентября 1935 года, стали «нашим гражданским смертным приговором». Они означали, что, как ив 1918 году, семье запретили вывешивать Имперский флаг (теперь украшенный свастикой) и многое другое: «Наш черно-бело-красный флаг унижен во второй раз. Любой мужчина, взявший в жены мою дочь, окажется в тюрьме вместе с ней. Горничную придется уволить… Наш ребенок — изгнанное, забракованное, презираемое, никчемное существо. Кто на самом деле понимает, что такое изоляция от людей, вырван-ность из общества женщины, «породненной с евреем»? Большинство людей или многие из них все равно отвергают еврейство, как и я, они не имеют никакого отношения к нему и не хотят иметь. И никогда не имели, не знают никаких евреев. А когда мы вместе с нашими товарищами по расе, каждое случайное слово пугает нас, мы вздрагиваем от каждого шороха» [1334] Там же, 15 сентября, 19 сентября 1935 г. .

Разгневанные отношением к себе Зольмицы написали личное письмо Гитлеру. Оно было направлено в местную полицию и Министерство внутренних дел, которое сообщило паре, что они ни при каких условиях не могут получить освобождение от действия положений закона [1335] Там же, 8 марта, 9 марта, 17 сентября 1936 г. . Несмотря на это, Луиза Зольмиц сохранила оптимизм. Растущая изоляция ее дочери и ее обида из-за невозможности вступить в Союз немецких девушек продолжали беспокоить ее, однако семья была вполне обеспечена, а национальная гордость за достижения Германии при Третьем рейхе более чем компенсировала незначительные неприятности, от которых в 1937 году она отмахивалась, как «от надоедливого гнуса летних озер» [1336] Там же, 9 февраля, 12 февраля 1937 г. .

И действительно, начиная с конца 1935 года ситуация с евреями в Германии на некоторое время успокоилась. Причина этого была довольно неожиданной и по крайней мере в одном отношении находилась вне контроля нацистского режима. Дело в том, что в 1936 году Германия должна была принимать Олимпийские игры, это решение было принято Международным олимпийским комитетом задолго до прихода нацистов к власти. Зимние игры должны были пройти на лыжном курорте в Гармиш-Пантенкирхене, а летние — в Берлине. Сначала Гитлер относился к этому скептически. Спорт сам по себе никак не был связан с нацистской идеологией, а интернациональный характер этого события был для него крайне подозрителен. Однако после начала кампании бойкота, в особенности в Соединенных Штатах, из-за отношения Третьего рейха к евреям, он понял, что перенос Игр в любое другое место окажется губительным для репутации страны, а проведение Игр в Германии предоставит уникальную возможность изменить мировое мнение в пользу Третьего рейха. Поэтому подготовка шла в соответствии с планом. В немецкой команде не было ни одного еврея. Стремясь избежать бойкота со стороны США, тренеры немецкой команды попытались включить в состав еврейских атлетов, но запрет на посещение евреями ведущих спортивных площадок в Германии с 1933 года означал, что ни один из них не сумел пройти квалификацию. В команду попали три полуеврея, все они проживали за пределами Германии, включая белокурую фехтовальщицу Хелену Майер. Наряду с заверениями немецкой стороны о том, что они будут придерживаться духа олимпийского движения, этого казалось достаточно, чтобы избежать международного бойкота [1337] Heinz Hohne, Die Zeit der Illusionen: Hitler und die Anfänge des Dritten Reiches 1933 — 1936 (Düsseldorf, 1991), 333-51. .

Были предприняты самые тщательные подготовительные меры, чтобы представить Германию миру в максимально положительном свете. В своей берлинской газете «Атака» Геббельс обращался к берлинцам: «Мы должны быть более привлекательными, чем парижане, более добродушными, чем венцы, более жизнерадостными, чем римляне, более космополитичными, чем лондонцы, и более практичными, чем нью-йоркцы» [1338] Цитируется в New York Times, 6 июля 1936 г., 6, в Richard D. Mandell, The Nazi Olympics (London, 1972 [1971]), 140. . Чтобы гарантировать положительное впечатление, людей с криминальным прошлым арестовывали и выдворяли из города или заключали в тюрьму на время проведения Олимпиады. В центре обширного спортивного комплекса на северо-западе Берлина был построен огромный новый стадион вместимостью 110 000 зрителей. Игры освещались по всему миру по радио и впервые они показывались по телевидению, хотя и только в качестве эксперимента, потому что тогда практически ни у кого не было телеприемников. Лени Рифеншталь с помощью техники, прекрасно зарекомендовавшей себя на съемках фильма «Триумф воли» о Нюрнбергском съезде 1934 года, поставила картину «Олимпия», которая и поныне считается классическим олимпийским фильмом, празднованием силы человеческого тела, что прекрасно соответствовало как олимпийским идеалам, так и нацистской идеологии. В столице везде были развешаны нацистские и олимпийские флаги, а на церемонии открытия хор из 3000 человек под руководством Рихарда Штрауса исполнил его новый Олимпийский гимн, после которого была спета Песня Хорста Бесселя. Олимпийский огонь был зажжен, Гитлер объявил Игры открытыми, и 5000 спортсменов начали соревнования [1339] Там же, 122-58. .