Владимир Владимиров - Джемс Кук

Раздражительность капитана дошла до того, что однажды он ударял матроса, плохо исполнявшего какую-то работу, что снова вызвало удивление присутствовавших при этом туземцев. Они стали показывать друг другу на Кука и кричать: «Он бьет своего брата!» Как видно, «дикие» люди не были глупыми. И, наверно, Куку было не совсем по себе, когда таитянин перевел ему эти слова. Форстер объясняет это политическим и социальным недоразумением жителей Маркизских островов: «Не достигнув еще той степени цивилизации, которой пользуются таитяне, они совсем не знают разницы чинов, и их политическая конституция не приняла окончательной монархической формы».

Кук не говорит ничего. Да что и говорить, когда он сам считал себя в эти дни хуже всякого флибустьера, исповедовавшего пиратский закон, хуже испанского конквистадора, выжигавшего деревни индейцев. Противная болезнь мешала овладеть собой, туманила мозги, подкашивала ноги, застилала свет желтыми пятнами. Кук» напрятал волю до предела. Он не позволял болезни издеваться над ним, делать из него какого-то жалкого крикуна. Этого не должно быть. Он гнал недуг всеми способами, гасил вспыльчивость, отвлекал свое внимание усиленной работой. Окружающие постепенно узнавали прежнего деятельного, спокойно строгого капитана, с утра до вечера занятого корабельным хозяйством, научными наблюдениями.

Флора, фауна, быт туземцев мало чем отличались от таитянских. Куку и его ученым спутникам не было смысла задерживаться на этих островах. Окрестив бухту последнего из них — Санта-Кристины — именем «Решимости», Кук повел корабль к Низменным островам все с той же целью уточнения карты.

Пройдя архипелаг Низменных островов, окруженных коралловыми рифами и укрепленных рощами кокосовых пальм, «Решимость» взяла курс на Таити, и 22 апреля стала на якорь в бухте Матаваи.

Опыт приручения таитянина удался Куку лишь наполовину. Одидей, за свое пребывание на корабле, усвоил некоторые правила цивилизованного поведения и вел себя благопристойно, не хуже любого европейца. Кроме того, он выказывал способности к английскому языку и счету, и проявлял любознательность ко всему, что делалось на корабле, вплоть до астрономических приборов и карт, живо интересовался невиданными явлениями природы, животными и людьми. К самому Куку он относился даже с некоторым благоговением, понимая его положение начальника и водителя корабля. Своей понятливостью и добросердечием он завоевал симпатии всех и в свою очередь как будто привязался к капитану и его спутникам. Но природа взяла свое: как только «Решимость» остановилась у таитянского берега, Одидей тотчас же ушел с корабля к родственникам и друзьям, и никакие заманивания иноземных людей не смогли вернуть его с тем, чтобы и дальше сопровождать их в плавании. Правда, туземец попал в неблагоприятный период плаванья, и резкий Переход к высоким южным широтам слишком сильно повлиял на его воображение. Холод, неприветливость, страшные ледяные горы — все это могло создать впечатление безотрадности, мрачности в душе таитянина, с детства привыкшего к теплу и благостной роскоши природы. Таитянин, однако, очень трогательно простился с англичанами. «Когда нам надо было расстаться, он бегал из каюты в каюту, чтобы всех обнять», а когда «Решимость» снялась с якоря, он заплакал. «Выйдя за рифы, мы видели его, все еще простиравшего к нам руки».

Завязав сношения с местным царькам, Кук принялся за конопаченье корабля, штопку парусов, починку снастей. Свежая пища и неособенно жаркий воздух быстро восстанавливали здоровье. Туземцы на этот раз выказывали полное доверие, снабжали всем необходимым и радовали Кука усвоением его заветов — разведением овощей и домашних животных. Козы, оставленные год назад, процветали, и он решил сделать еще один диковинный подарок, отослав на берег весь кошачий приплод — двадцать штук. Чувствуя свою победу над темнотой туземного быта, так трудно дававшуюся, Кук был настороже. Он стал строже требовать от матросов правил дисциплины, к офицерам предъявлял требования безусловно мягкого обращения с таитянами и запрещал какие бы то ни было наказания без своего ведома и суда. Он всегда старался подчеркнуть перед глазами местного царька преимущество огнестрельного оружия, стрелял из пушек холостыми зарядами, пускал фейерверки. йе это делалось для предупреждения каких бы то ни было попыток со стороны туземцев к агрессивным выступлениям. «Они прекрасно чувствовали превосходство их численности и никто не может знать силу массы в гневе». Таитяне действительно показали на этот раз свою силу, но мирным по отношению к англичанам путем. Они не побоялись выставить весь свой флот, чем привели Кука в немалое удивление. Это были большие пироги, крепко сколоченные и причудливо разукрашенные пестротой резной отделки носов, развевающихся материй, яркокрасных и белых одежд воинов в плетеных высоких шлемах с голубыми и зелеными перьями. Огромное количество этих лодок, ощетинившихся копьями, предоставляло внушительное зрелище. По расчету Кука перед ним было до трехсот тридцати пирог с семью тысячами семьсот шестьюдесятью вооруженными людьми. Успокоенный царьком, что этот флот направлен не против него, а собирается в поход против другого острова, Кук хотел воспользоваться случаем и присутствовать при диковинном морском сражении, предполагая тем самым точнее установить силы островитян и изучить их военные приемы. Но таитяне оказались хитрее Кука. Они не сдвинулись с места, дождавшись отплытия «Решимости», уверяя, что ведут только приготовления и что поход начнется очень не скоро. Ясно было, что туземцы не хотят присутствия чужеземного корабля во время их домашних дел. Кто мог ручаться, чью сторону примет этот начальник в зеленом платье и треухом головном уборе и на кого выбросит огонь и дым из своей огромной, крылатой пироги? В этой оценке своего заморского «друга» таитяне оказались мудрыми. Вообще Куку не удавалось проникнуть в самую суть социального строя островитян и в полной мере изучить их политическое устройство. «Обидно, — пишет он, — что мы так поверхностно знакомы с этим государственным устройством, ибо мы не знаем, в силу какой связи и какого соотношения столько разных классов, чинов, обязанностей и должностей составляют целое. Я все-таки уверен, что это — род феодального управления, и, если дозволено судить по тому, что мы видели, оно устойчиво и в форме его нет ничего порочного».

Четыре следующих месяца, заключавшие второй круг плаванья по Тихому океану и приведшие экспедицию снова к берегам Новой Зеландии, были для Кука одним из счастливейших периодов его жизни. За это короткое время он открыл множество новых земель, новые народы, наблюдал целый ряд редких явлений природы и собрал ценнейший научный материал. Побывав на уже известных ему островах Гуаэне и Улиэтэе, он попал на острова Дружбы, на открытый Тасманом остров Роттердам, откуда, в день второй годовщины отъезда из Англии, в обширный архипелаг островов, названный им Новыми Гебридами. Девятнадцать островов, цветущих роскошной растительностью, гремящих красивейшими водопадами, наполненных живописной пестротой всевозможных птиц, покрытых плантациями сахарного тростника и рощами кокосовых пальм, были густо населены туземцами, отличавшимися от таитян темнотой кожи и маленьким ростом. Это был новый вид людей, не встречавшийся на других землях океана. С радостным волнением вышел Кук на этот неведомый берег с зеленой ветвью в руке к этим новым людям. В такую минуту Кук с полной, трогательной искренностью обнимал черномазого островитянина и не удерживал слез. Кривоногий и малорослый туземец острова Маликоло ободрал свою истатуированную физиономию о медные пуговицы капитанского жилета и всю эту церемонию понял по-своему: белый начальник не будет никого убивать и можно будет выгодно променять обыкновенные плоды и воду на блестящие бусинки и яркие материи.