Владимир Владимиров - Джемс Кук

Огромный успех путешествия и заслуги Кука были несомненны. Он скромно признается в них в своей реляции Королевскому обществу: «Каково бы ни было суждение общества о наших работах и их успехах, я кончаю эту реляцию, замечая с действительным удовлетворением, что имел преимущества найти возможным сохранить в течение долгого времени здоровье многочисленного экипажа в различных климатах, среди усталостей и опасностей; таким образом это одно сделает мое путешествие ценным в глазах людей благодетельных и в то же время споры о Южном Материке перестанут занимать общее внимание и разделять философов».

В Англии все было по-старому: «благополучно» царствующий Георг III, не желавший «править в кандалах», все более смело нарушал конституционные традиции. Будущий вождь контрреволюционных армий, сражавшихся за восстановление французской монархии, первый враг революции, упорно вмешивался в политическую жизнь континента, запутывая свое государство в сети сумасшедших авантюр. Лорд Норт помогал своему покровителю: борясь с растущей оппозицией, всеми средствами подавлял восстания, туша вспышки народного гнева оружием, опираясь на парламентское большинство — земельных аристократов. «Друзья короля» лихо справлялись с ворчащей интеллигенцией и круто правили английским народом, забитым пошлиной, работой на помещика и страхом королевских карательных отрядов.

Английский торговый капитал, окрепший в колониальных завоеваниях, рос, расширяя из года в год сферу своего влияния в Африке, Индии, Америке, на вновь открытых островах. Промышленность обогащалась за счет дешевой рабочей силы, хитро организуя торговлю рабами, выгодно рассчитав прибыльный обмен. В круг торговых операций английских купцов входила покупка негров в Африке или малайцев на Мадагаскаре, обмен их в Америке на серебро, уплата им за индийские ткани и их обмен на пряности Молуккских островов. Ост-индская компания — фактический хозяин всей английской торговли— неограниченно управляла Бенгалией, с 1765 года получив право сбора податей и строя под высоким покровительством метрополии новое индийское королевство. Уже в 1773 году издается закон, учреждающий должность генерал-губернатора и совет по делам Индии, члены которого утверждаются английским королем.

Иначе обстояло дело в Америке. Колонисты, выросшие в крупных промышленников и фермеров, не хотели мириться с монополистической политикой английских капиталистов. Новый Альбион все чаще заявлял о своем недовольстве мерами правительства. Новорожденные короли железной промышленности и кораблестроения всячески противились законам министерства Норта, эксплоатировавшим их в финансовом и торговом отношениях. Туземный капитал желал быть самостоятельным. Пенсильванские купцы роптали, и следующие один за другим законы о повышении пошлин и налогов вызывали бурю негодования.

Конец столетия ознаменовался восстанием американских колонистов и знаменитой войной за независимость Соединенных Штатов. В течение семи лет Англия безустанно дралась' с американцами, втянув всю Европу в новый конфликт и поплатившись потерей американских колоний, островов Табаго, Сен-Пьер, и Мигелон, отданных Франции, Флориды и Минорки — Испании. Версальский мир 1783 года увенчал нелепость внешней политики, а восстания в Ирландии в 79 году и в Лондоне — в 78 характеризовали внутренние политические настроения. Ища сначала спасения в коалиционном министерстве Фокса и Норта, король назначил премьером Вильяма Питта младшего, ставшего автором знаменитого «Индийского билля» и создателем тройственного согласия для борьбы с революционной Францией, разорившего английский народ расходами на поддержку европейской войны и доведшего страну до ужасного кризиса.

До этих событий лондонское общество вертелось в кругу развлечений, в обманчивом блеске внешнего благополучия. Леди и джентльмены, финансовые тузы и модные франты, аристократы и политики-карьеристы, ростовщики и публицисты, члены парламента и мелкие буржуа, авантюристы и темные дельцы, ловящие рыбку в мутной воде коммерческих спекуляций, продолжали свое беспечное существование, не предчувствуя грядущих печалей. Мирная жизнь в знакомых парках и зелени лондонских предместий, уют семейной жизни нарушался только изредка какой-нибудь политической сплетней или очередным скандалом в парламенте. Уютные, как жизнь, романы Фильдинга наполняли дремотный досуг. Все еще гремела литературная слава любимца Дидеро — Самуэля Ричардсона, и образцовый джентльмен граф Честерфильд, бывший посол, вице-король, друг Вольтера и Монтескье, преподавал в своих письмах к сыну правила хорошего тока. Старый Лондон веселился, как юноша, глядя на сцену «Дрюри-Лена», с которой талантливый директор театра Бриндслей Шеридан со всем блеском ирландского юмора осмеивал лондонцев в лицо в своих комедиях, нимало не смущая их, так же как впоследствии не смутят романы Теккерея, комедии Оскара Уайльда, Шоу. Пудренные парики доморощенных философов глубокомысленно наклонялись над кожей переплетов «Истории Англии» Давида Юма, введшего в их дома Жан-Жака Руссо, убежавшего из Швейцарии от соотечественников, сжегших его философский роман рукой палача. На клавесинах модных салонов все еще валялись томики «английского Рабле» с историями о стране лилипутов, и дерзкий сын мясника, посмевший когда-то осмеять англиканскую церковь, все еще пленял умы чувствительных леди, с мушками на улыбках, трогательной дружбой Робинзона и Пятницы.

В Англии все было по-старому. Оказалось даже, что «почтенный» доктор Дэльримпль не прекращал войны с Хауксвортом, продолжая упорствовать в своих умозаключениях о Южном Материке и настаивать на возможности организации там образцового государства, упрекая Кука в неточности наблюдений и плохом водительстве корабля. Ученый мир продолжал жужжать в апартаментах Королевского общества, гордясь созданием отечественной энциклопедии и блестящими коллекциями Британского музея, тайной сокровищницы, доступной лишь истинным ценителям искусства и науки. Либералы отбивали кулаки об стол, защищая конституционные прерогативы парламента, цитировали французских просветителей, обогнавших на столетие хромоногую английскую свободу, и добродушные политиканы, за кружками пива, дымя трубками, ворча на дороговизну, деловито шуршали газетами в кабачках предместий.

Только не было тумана, рассеянного летним солнцем, ласковым английским солнцем, ничего общего не имеющим с злым, тропическим чудищем, разящим своими лучами, низвергающим на головы людей удушающий зной и болезни. Кусты шиповника и вьющиеся розы все так же, как три года назад, окружали скамейку в глубине сада, охраняемые бережными заботами ласковой жены, верной Пенелопы, годами с трепетной терпеливостью ждущей возвращения своего мужа.