Петр Панкратов - Добрые люди. Хроника расказачивания

Я вам хорошо заплачу. Пойдемте, посмотрите чем, уговоривал он Екатерину и Михаила. Дом Ницененковых стоял на пересечении улиц. Это был самый большой дом в станице. В нём было восемь комнат наверху и восемь комнат внизу. Сейчас в нём жили две семьи по четыре человека в каждой. Когда вошли в дом, Николай заговорил:

— Мы продали дом, но продали одни стены. Так записано в купчем договоре. А всё остальное ваше: гардины на окнах и дверях, картины на стенах, мебель, ковры на полу во всех комнатах, а их восемь. Но главное — это посуда, — Николай сдвинул занавеску с посудного шкафа, стоящего почти во всю длинную стенку и открылась посуда: золоченые подстаканники, тарелки разных видов, супницы и жаровни, чайные приборы и многое другое, красивое, нужное. Михаил сказал:

— Завтра пригоню арбу, вы погрузите и тронемся в путь. Это надо сделать до Рождества Христова.

Прощаясь, Николай на веранде, указывая на ящики, сказал:

— Михаил Иванович, это книги. Книгами мы не торговали. Это личная наша библиотека, томов 400. Заберите, если надо.

Приехали в Кумылгу, Михаил Иванович заглянул в кибитку:

— Вот мы и приехали, не замёрзли?

— Что вы, Михаил Иванович! Здесь так тепло, как в Крыму. Сеном пахнет. Мы дорогой поснули. А дети и сейчас спят. Вставать не хочется, — отозвалась одна из женщин.

— Вставайте, выгружайтесь, мне надо сегодня же вернуться домой.

Братья Ницененковы стали сгружать своё, а Михаил — продукты, привезённые из дома. Павел, убрав лошадей, слонялся по двору и в дальнем углу увидел скатки проволоки и деревянные ящики, обитые полосками жести. Павел показал их Михаилу.

— Пойдём посмотрим, — предложил тот.

— Обмеднённая и оцинкованная проволока. В ящиках крючья и изоляторы, это всё для телефона. Пойдём к Николаю, — сказал Михаил.

— Давай попробуем вес скатки.

Попробовав поднять, Павел сказал:

— Вдвоём не погрузим. По глазам вижу, Михаил Иванович, что хочешь ты это всё перевезти в Прихопёрскую.

— Если отдадут, увезём обязательно. Это же телефон.

Михаил пошёл к Николаю:

— Коля, отдай мне проволоку, которая там, в углу.

— Да забери, пожалуйста. Белые бросили при отступлении. У меня поценнее есть товары, да только никто не берёт. Объявления вешал — ни одной души не откликнулось.

— А что у тебя ценного, Коля?

— Тридцать бочек двадцативедерных и тридцать бочек десятиведерных керосина. Это богатство. Но оно никому не нужно. Нас накрыл голод. Тридцать ларей соли по сто вёдер в каждом. Топоры, пилы по дереву всякие, от маховых до ножовок и лучковых. Краски всякие.

— Коля, за керосин и соль я дам тебе пятнадцать мешков муки и пятнадцать мешков зерна. Пилы, топоры, краску я сейчас погляжу и дам отдельную плату.

Подошёл Павел:

— Коля, молоток, гвозди, ножовку по дереву дай, пожалуйста.

— Сейчас дам.

Павел смастерил треногу, чтобы грузить проволоку. К треноге приделал двуплечий рычаг и при помощи его один грузил тяжеленные скатки.

Михаил, просмотрев краски и инструменты, решил дать за них ещё десять мешков муки. Уезжая, Михаил Иванович увозил сорок скаток проволоки, а оставалось её в пять раз больше.

Один ящик был не похож на остальные, он был уже и длиннее. Павел распечатал его и нашёл в нём десять телефонных аппаратов с рожками.

Провожая, Николай сказал:

— Михаил Иванович, в подвале дома бочек много, которые использовались по одному разу, а одиннадцать бочек совершенно новых. Все двадцативедерные. Они теперь ваши.

В Прихопёрской Михаил рассказывал и доказывал руководящей троице, как и когда надо перевезти соль, керосин, краску, инструменты. После споров решили:

1. Завтра каждый хутор вышлет в станицу Прихопёрскую по две подводы. Они переночуют здесь, а утром, в шесть часов, уедем всем обозом в Кумылгу, заберём соль и керосин и вернёмся домой.

2. В станице и двух прилежащих хуторах раздадим двадцать бочек керосина и сто вёдер соли бесплатно. А на прочих хуторах соль и керосин будем продавать. У хуторских людей деньги есть.

— Наша станица будет самой богатой в округе, — говорил Михаил.

В приёмной Михаила задержал Иван Никитович:

— Мы получили письмо из Урюпинской на имя Плотниковой Дарьи Ивановны. Это письмо вашей Даше. Тут на конверте есть с обратной стороны приписка: отец — Плотников Иван Ананиевич, мать — Плотникова Дарья Михайловна. Всё сходится. Возьми письмо, Михаил Иванович, передай.

— Возьму, Иван Никитович, и передам, — согласился Михаил.

Дома Михаил показал Даше письмо и заставил её поплясать на крылечке. Даша выхватила письмо и убежала в дом. Через две минуты она вышла на крылечко с недовольным лицом.

— Что сказало письмо? — спросил Михаил.

— Зовут в Урюпинскую досдать экзамены за гимназию и получить работу.

— А не забыла материал?

— Нет, Михаил Иванович, не забыла. Мне осталось сдать один предмет — русский язык. В языке больше надо запоминать, а на память я никогда не обижалась. Сдам обязательно. Но сто двадцать вёрст идти… Пойду за пять дней до экзамена, если отпустите.

— Даша, а что лошади у нас попередохли?

— Да вроде как нет, — ответила Даша.

— Если все наши казаки околеют, то повезу тебя сам на тугих вожжах, и всю дорогу будем петь песни: «Эх вы, кони, наши кони, эх ты зимушка-зима». Повезу в Урюпинскую Дашу, помощницу Екатерины Ивановны, а привезу Дарью Ивановну Плотникову — учительницу сельской школы станицы Прихопёрской. И через малое время из ворот Долгова Михаила Ивановича выйдет красивая, прилично одетая, с портфелью в руке женщина и направится к школе. Встречные люди все: и мужчины, и женщины будут останавливаться и говорить: «Здрасте, Дарь Ванна», и будут провожать её взглядом, и будут любоваться её красотой и её красивой походкой. Даша замотала головой и засмеялась:

— Спасибо, Михаил Иванович, на добром слове. Вашими устами да мёд бы пить.

— Когда быть в Урюпинской? — спросил Михаил.

— Восемнадцатого января в девять часов утра.

— Готовься. Шестнадцатого поедем. Подбери себе тулуп в амбарах, выбей, вычисти, продуктов сготовь на неделю. Лишнего сала возьми, сахара. Там теперь не очень сладко. Я скажу Екатерине Ивановне и Марии Фоминичне, чтобы помогли.

В ночь под Рождество Христово к всенощной пошли: Михаил, Павел, Иван Ананьевич, которого Павел ещё накануне привёз к Долговым со всей семьёй. Остальные, все без исключения, пришли в церковь утром. Детей привели Даша и Ольга. Отстояли обедню, исповедовались, причастились Святых Тайн.

Даша была одета во всё праздничное. Ольга Петровна свою красоту скрывала чёрным кружевным платком.

Разговлялись в доме Василия и Натальи. В доме перегородка разбиралась и получалась одна большая комната. За столом было много народа: своя семья, помощники и помощницы с супругами, и другие. Фёдор Иванович холостой. Иван Красненький без жены. Его супруга в церковь ходила, закрывая лицо платком. В компаниях не бывала, стыдясь своего, изуродованного оспой лица. Степура был с женой. Илья Иванович принёс скрипку, Филипп Васильевич — гармонь. Когда все уселись, Михаил встал: