Евгений Гонтмахер - Демонтаж коммунизма. Тридцать лет спустя

По сути, главной (если не единственной) причиной различий между моделями «повелителя мух» и «плюрализма по умолчанию» в динамике политических режимов являются способы разрешения конфликтов внутри элит (с нулевой суммой или не с нулевой суммой). Как отмечал Мансур Олсон, «именно исторические случайности, устанавливающие баланс сил или патовую ситуацию – дробление сил и ресурсов, которое не позволяет ни одному лидеру или группе одолеть всех остальных, – предотвращают автократию и делают демократию возможной» 109 109 Olson M. Dictatorship, Democracy, and Development // American Political Science Review. 1993. Vol. 87 (3). P. 573. . Ключевой «агентской» переменной, предопределяющей такой результат, служила конфигурация элит в стране, в то время как массовые движения и «рычаги давления» международных демократических или антидемократических акторов 110 110 Levitsky S., Way L. A. Competitive Authoritarianism. в лучшем случае играли второстепенную роль. Влияние массового политического участия в создании препятствий захвату и монополизации политической власти можно рассматривать как побочный эффект внутриэлитных конфликтов. Более того, как убедительно показал Грэм Робертсон в своем анализе забастовок в России 1990‐х, массовые волнения служили аргументами для торга при урегулировании внутриэлитных конфликтов между общенациональными и региональными лидерами, а мобилизация или демобилизация масс в основном проводилась элитами в собственных интересах 111 111 Robertson G. B. The Politics of Protest in Hybrid Regimes: Managing Dissent in Post-Communist Russia. Cambridge: Cambridge University Press, 2011. . Аналогичным образом Скотт Радниц расценивал некоторые эпизоды политической мобилизации в Центральной Азии как «оружие богатых» 112 112 Radnitz S. Weapons of the Wealthy: Predatory Regimes and Elite-Led Protests in Central Asia. Ithaca: Cornell University Press, 2012. : воздействие массового политического участия дополняет, но не заменяет конфликты внутри элит. То же самое, пожалуй, относится к эффектам «демократизирующего» воздействия международного влияния на внутриполитическую борьбу: опора внутриполитических акторов на поддержку западных «демократизаторов» (равно как и на поддержку антидемократических «черных рыцарей») носит в основном второстепенный характер, позволяя усилить (или ослабить) внутриполитическую конкуренцию, но не навязать (или устранить) ее извне.

Одним словом, динамика политических режимов во всем регионе постсоветской Евразии за последнюю четверть века вписывается в одну из двух моделей политического развития: «повелитель мух» или «плюрализм по умолчанию», хотя в некоторых странах, например в Армении, наблюдались непоследовательные колебания между этими моделями 113 113 Дерлугьян Г. Армения на выходе из постсоветской реставрации: анализ возможностей. М.: Российский фонд содействия образованию и науке, 2017. . При этом следует признать, что на модель «плюрализма по умолчанию» структурные социально-экономические факторы влияют ничуть не больше, чем на модель «повелителя мух». То же самое можно сказать и об их последствиях: в Украине показатели экономического роста и развития, да и качество государственного управления как минимум не лучше (а то и хуже), чем в России. В каком-то смысле эти тенденции ставят под сомнение общепринятый аргумент о ключевой роли социально-экономического развития в качестве необходимой и даже достаточной предпосылки демократизации (как гласит классический вариант структурной теории).

Смена оптики научного анализа динамики постсоветских режимов со структурной на «агентскую» может привести к таким же выводам в отношении прошлых «агентских» концепций смены режимов – тех, что появились в ходе третьей волны демократизации 114 114 Huntington S. P. The Third Wave. . Подобно тому как Адам Пшеворский считал «демократию случайным исходом конфликтов» 115 115 Przeworski A. Democracy as a Contingent Outcome of Conflicts / J. Elster, R. Slagstad (eds). Constitutionalism and Democracy. Cambridge: Cambridge University Press, 1988. P. 59. , «взлет» авторитаризма в постсоветской Евразии (и не только) также можно трактовать как случайный результат конфликтов внутри элит. По многим параметрам постсоветские недемократические страны не были обречены (и по-прежнему не обречены) на установление персоналистских авторитарных режимов «раз и навсегда», хотя сегодня шансы на их демократизацию, мягко говоря, не выглядят многообещающими. Тем не менее такая смена оптики важна не только с политической, но и с научной точки зрения.

Нынешний пессимистический консенсус ученых относительно перспектив демократии и демократизации в мире (и особенно в постсоветской Евразии) не выглядит чем-то совершенно новым. В известной степени он выглядит репликой пессимистического консенсуса 1970‐х. Это было время, когда негативные последствия Вьетнамской войны воспринимались в качестве угрозы для западного мира куда серьезнее, чем сегодня Брексит и правление Трампа; когда тупиковая ситуация стагфляции расценивалась как предвестник грядущего упадка, а то и полного краха капитализма; и когда почти никто не верил, что коммунизму сравнительно скоро придет конец. В те годы видные ученые публиковали алармистские работы о неустранимом глобальном кризисе демократии, а в скептических оценках будущего политических свобод в развивающихся странах превалировал структурный детерминизм 116 116 Crozier M., Huntington S. P., Watanuki J. The Crisis of Democracy: Report on the Governability of Democracies to the Trilateral Commission. New York: New York University Press, 1975. – современным аналитикам все это покажется до боли знакомым. В то время трудно было предсказать конец прочно укоренившегося авторитаризма в Португалии и Испании, и уж тем более общий крах недемократических режимов в Латинской Америке, а затем и в Восточной Европе уже в следующем десятилетии. Но примерно в то же время – в 1979 году – под эгидой Центра Вудро Вильсона началась работа над самым фундаментальным проектом по изучению роли акторов в процессе смены режимов, через семь лет увенчавшаяся публикацией широко цитируемого четырехтомника «Переходы от авторитарного правления» 117 117 Transitions from Authoritarian Rule: Prospects for Democracy. .

Много лет спустя Гильермо О’Доннелл так вспоминал о методологической «точке отсчета» этого проекта: «…этот (структурный. – В. Г. ) подход показался нам весьма пессимистическим, и мы решили сделать акцент на политических факторах, целенаправленных политических действиях, показать, как политика может нейтрализовать или активировать эти медленно действующие структурные факторы. Мы также полагали <���…> что воздействие структурных переменных на поведение индивидов – не служит барьером само по себе, что оно тоже меняется» 118 118 Munck G. L., Snyder R. Passion, Craft, and Method in Comparative Politics. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 2007. Р. 292. . Этот аргумент стоит рассмотреть по-новому в свете недавней динамики политических режимов по всему миру, и в том числе в постсоветской Евразии. Хотя участники проекта «Переходы от авторитарного правления» сочувствовали демократии и их решение сосредоточиться на ключевой роли действий акторов обусловливалось несогласием с тезисом сторонников структурного подхода об устойчивости авторитарного статус-кво, они не отрицали структурной теории как таковой, а лишь пересмотрели представления о воздействии структурных факторов 119 119 Самого О’Доннелла, с его предыдущей концепцией «бюрократического авторитаризма» в Латинской Америке ( O’Donnell G. Modernization and Bureaucratic Authoritarianism: Studies in South American Politics. Berkeley: Institute of International Studies, University of California, 1973), можно считать типичным представителем «структурного» направления; то же самое относится и к другим участникам проекта «Переходы от авторитарного правления»: Фернанду Энрике Кардозу, Адаму Пшеворскому, Филиппу Шмиттеру и Альфреду Степану; в целом этот проект представлял собой смену фокуса, а не отказ от прежней научной повестки дня. . Ориентированный на акторов подход привнес столь необходимое динамичное измерение в статичную картину политических режимов, которые в то время рассматривались лишь как производные от уровня экономического развития, социальной структуры и/или культурной специфики. Хотя участники этого проекта разработали «динамическую модель» 120 120 Rustow D. Transition to Democracy: Towards a Dynamic Model // Comparative Politics. 1970. Vol. 2 (3). P. 337–363. процесса демократизации, методология их анализа была предложена несколько раньше, в рамках другого масштабного проекта, исследовавшего провалы демократии 121 121 The Breakdown of Democratic Regimes. 3 vols / J. J. Linz, A. Stepan (eds). Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1978. : в ее основе лежали похожие концептуальные и методологические принципы. Суммируя сказанное: анализ, фокусирующийся на анализе действий политических акторов на микроуровне, часто формализуемых в рамках теории рационального выбора и теории игр 122 122 Przeworski A. Democracy and the Market; Colomer J. Strategic Transitions: Game Theory and Democratization. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 2000. , стали полезным дополнением, но не заменой структурного анализа на макроуровне 123 123 Mahoney J., Snyder R. Rethinking Agency and Structure in the Study of Regime Changes // Studies in Comparative International Development. 1999. Vol. 34 (2). P. 3–32. .