Евгений Гонтмахер - Демонтаж коммунизма. Тридцать лет спустя

Помимо острого кризиса, экономики этих стран страдали от глубоких искажений, вызванных десятилетиями существования планового хозяйства. В большинстве из них образовались непомерно крупные промышленный и аграрный сектора и слишком маленький для их уровня развития сектор услуг. Госсектор был необычайно велик, а частное предпринимательство допускалось в весьма скромных масштабах. В более крупных государствах география народнохозяйственной деятельности отражала скорее фантазии плановиков, нежели экономическую логику. Так, в России промышленные предприятия Урала, Сибири и Дальнего Востока располагались в регионах с суровым климатом, за тысячи миль от их рынков сбыта. Как отмечал один из бывших руководителей общенациональной российской энергокомпании, дешевле было бы вывезти всех людей из большинства сибирских и дальневосточных городов, чем пытаться провести реструктуризацию системы снабжения их энергией и электричеством 183 183 Hill F., Gaddy C. G. The Siberian curse: How communist planners left Russia out in the cold. Brookings Institution Press, 2003. Р. 168. .

Политическое руководство посткоммунистических государств столкнулось с тремя насущными вызовами: необходимо было погасить кризис, реструктурировать экономику и провести реинтеграцию с внешним миром. Многие, кроме того, надеялись, что их странам удастся относительно легко решить и четвертую задачу – «догнать» Запад. И каковы же результаты?

Если коротко, кризис был преодолен, хотя это заняло намного больше времени, чем ожидалось. Большинство стран бывшего коммунистического блока довольно быстро интегрировались в мировую экономику, резко переориентировав свои торговые потоки на Запад. Реструктуризация экономики тоже была проведена, но под влиянием скорее неумолимой логики мировых рынков, нежели решений государственных лидеров. После затяжного кризиса в большинстве постсоциалистических экономик начался существенный рост. А многим странам в период мирового бума 2000–2008 годов удалось провести радикальную модернизацию – взять на вооружение новые информационные технологии и культуру потребления. В то же время задача «догнать Запад» оказалась нереалистичной мечтой.

Начиная с 1998 года, когда кризис переходного периода сошел на нет, макроэкономические индикаторы демонстрируют существенное сближение показателей посткоммунистических стран со среднемировыми значениями. Если в 1993 году средний показатель уровня инфляции по 30 посткоммунистическим государствам составлял 255% по сравнению с 5% по всем остальным странам, то к 2001 году, по данным Всемирного банка, разрыв между средним уровнем инфляции в двух этих группах сократился до менее 4 процентных пунктов, и эта ситуация сохранялась как минимум до конца 2009 года 184 184 В список посткоммунистических стран включены Азербайджан, Албания, Армения, Белоруссия, Болгария, Босния и Герцеговина, Венгрия, Грузия, Казахстан, Косово, Кыргызстан, Латвия, Литва, Македония, Молдова, Монголия, Польша, Румыния, Российская Федерация, Сербия, Словакия, Словения, Таджикистан, Туркменистан, Украина, Узбекистан, Хорватия, Черногория, Чешская Республика, Эстония. . В 1999 году средний уровень безработицы в посткоммунистических странах был на 5% выше, чем в других государствах, но к 2005 году эта разница уменьшилась менее чем до 1%.

В структурном плане их экономика также быстро адаптировалась к общемировым стандартам. В 1991 году доля промышленности в общем объеме добавленной стоимости была в посткоммунистических странах примерно на 12 процентных пунктов выше, чем в странах, где коммунистической системы никогда не было (с поправкой на уровень доходов). Доля добавленной стоимости аграрного сектора была на 7 процентных пунктов выше, а сектора услуг – на 19 процентных пунктов ниже. К 2002 году, однако, доля добавленной стоимости всех этих трех секторов в посткоммунистических странах различалась со средним показателем для некоммунистических стран (опять же в пересчете на уровень доходов) меньше чем на 1 процентный пункт.

После резкого спада в посткоммунистических странах начался быстрый рост. К 2016 году в странах Восточной Европы ВВП на душу населения увеличился на 77% по сравнению с 1990 годом, а в странах бывшего СССР – на 26% 185 185 Maddison data; см.: Bolt J., Inklaar R., de Jong H., van Zanden J. L. Rebasing «Maddison»: New Income Comparisons and the Shape of Long-run Economic Development. Maddison Project Working paper 10. 2018. . Тем не менее надежды «догнать Запад» в основном не оправдались. В 1989 году среднедушевой ВВП в странах Восточной Европы и СССР составлял 46% от аналогичного показателя для Западной Европы. В 2016 году он равнялся 45% (Maddison data; цифра для Западной Европы – это средний показатель по Германии, Италии, Франции, Великобритании, Бельгии, Люксембургу, Нидерландам, Испании, Австрии, Швейцарии, Ирландии, Швеции, Португалии, Греции, Норвегии, Финляндии и Дании).

В чем причина этой неудачи и можно ли считать ее неожиданной? Чтобы ответить на эти вопросы, стоит изучить историческую статистику по экономике Восточной Европы и стран бывшего СССР в базе данных исторической статистики Проекта Ангуса Мэддисона 186 186 Maddison Historical Statistics: https://www.rug.nl/ggdc/historicaldevelopment/maddison. . По восточноевропейским странам (Венгрии, Польше, Чехословакии, Югославии, Румынии, Болгарии и Албании) непрерывная серия таких данных существует с 1870 года, а по странам бывшего СССР – с 1885 года. На графике 1 показан уровень среднедушевого дохода в двух этих группах по отношению к среднедушевому ВВП для западноевропейских стран, по которым имеются полные данные (Швеции, Португалии, Норвегии, Нидерландов, Италии, Греции, Великобритании, Франции, Финляндии, Испании, Дании, Швейцарии, Австрии и Бельгии). Из него можно сделать вывод, что уровень дохода в Восточной Европе и странах бывшего СССР всегда был намного ниже средних показателей Западной Европы. Сравнительная отсталость Восточной Европы проявилась еще до коммунизма. Она начала «сдавать позиции» по отношению к Западной примерно с 1880 года – задолго до вхождения в советский блок. Советский Союз, кстати, в начале послевоенного периода больше всех приблизился к Западу – тогда его уровень доходов превысил 60% средней величины для Западной Европы. Однако с 1970‐х и он, и восточноевропейские страны вновь начали увеличивать свое отставание. Если в Западной Европе продолжался ускоренный рост, то в странах советского блока он замедлялся.

Точнее говоря, Восточная Европа представляла собой экономическую периферию европейского континента со времен промышленной революции, а то и раньше. Чтобы переломить эту ситуацию, требуется не только адаптация к рыночной экономике, но и решительный разрыв с предыдущей исторической тенденцией. К такому же выводу приходит Жерар Ролан, связывающий долгосрочные экономико-политические паттерны с действием культурной инерции 187 187 Roland G. The long-run weight of communism or the weight of long-run history? // Economies in Transition: The Long Run View / G. Roland (ed.). London: Palgrave Macmillan, 2012. Р. 153–171. .