Евгений Гонтмахер - Демонтаж коммунизма. Тридцать лет спустя

Закрытость, неподотчетность и бесконтрольность элиты является важнейшим условием существования патронажно-клиентелистской политики, которая представляет собой важнейший фактор, определяющий алгоритм функционирования политических систем постсоветских государств вне зависимости от типа политического режима (в одинаковой степени это присуще и авторитаризму, и электоральным демократиям) и от того, какая форма собственности доминирует в экономике – государственная или частная.

Патронажно-клиентелистская политика порождает системную коррупцию, которая тормозит демократизацию, превращает демократические процедуры в сугубо имитационные. При системе патронажно-клиентелистских отношений политические институты, законодательство зачастую подвергаются различным изменениям и реформам ради их приспособления к конъюнктурным потребностям отдельных кланов и правящей элиты в целом. Это препятствует консолидации политической среды, формированию устойчивых субъектов политических изменений. Господство именно такой системы властных отношений во многом объясняет стагнационный характер состояния постсоветских обществ.

Следует отметить, что патронажно-клиентелистские отношения оказывают огромное воздействие и на внутриполитическую жизнь некоторых стран ЦВЕ, чему уже посвящены специальные исследования 207 207 См., например: Мадьяр Б. Анатомия посткоммунистического мафиозного государства. На примере Венгрии / Пер. с венг. П. Борисова. М.: Новое литературное обозрение, 2016. . Однако в отличие от государств постсоветского пространства их влияние на политику и устойчивость все же ограничиваются как институтом свободных выборов, так и внешним давлением со стороны Европейского союза.

Признавая значимость патронажно-клиентелистской политики для понимания специфики постсоветских трансформаций, мы исходим из того, что фундаментальным фактором, определяющим эту специфику, политэкономическую основу постсоветских обществ, все-таки является институт власти-собственности. В России этим феноменом уже давно занимаются ученые-экономисты, специалисты по институциональной экономике 208 208 Плискевич Н. М. «Власть-собственность» в современной России: происхождение и перспективы мутации // Мир России. 2006. № 3 (15). С. 62–113; Бережной И. В., Вольчик В. В. Исследование экономической эволюции института власти-собственности. М.: ЮНИТИ-ДАНА; Закон и право, 2008; Нуреев Р. М., Латов Ю. В. Экономическая история России (опыт институционального анализа): учебное пособие. М.: КНОРУС, 2016; и др. . Однако исследований того, как он влияет на политические процессы в постсоветских странах, практически нет.

Своими корнями институт власти-собственности восходит к временам средневековой Руси, где он являлся неотъемлемой частью вотчинного государства 209 209 Плеханов Г. В. История русской общественной мысли // Плеханов Г. В. Соч. Т. 20. С. 165–167. . После большевистской революции 1917 года этот институт в преобразованном виде стал краеугольным камнем всей хозяйственной деятельности в стране, поскольку правящая партийно-хозяйственная номенклатура одновременно выполняла две функции: собственника, от имени народа принимавшего политические решения, и распорядителя (управленца) активами национальной экономики. Причем именно обладание политической властью давало право распоряжаться собственностью. «Главное в номенклатуре – власть. Не собственность, а власть», – отмечал один из первых ее исследователей Михаил Восленский 210 210 Восленский М. Номенклатура. М.: Захаров, 2005. С. 115. .

В качестве наследства советской эпохи институт власти-собственности достался и ННГ. После распада СССР в тех странах, где была проведена приватизация и в состав правящих элит поначалу вошли представители национально-демократических движений, институт власти-собственности на какое-то время был либо парализован, либо вообще прекратил существование. В государствах же, где массовой приватизации не проводилось (в Белоруссии, Узбекистане, Туркменистане), этот институт сохранился практически в неизменном виде с советских времен. Однако и в странах, где частная форма собственности стала преобладать, этот институт уже во второй половине 1990‐х годов стал восстанавливаться по мере возвращения прежней номенклатуры во власть.

В зависимости от структуры правящих элит в той или иной стране контроль над этим институтом получили различные группы. В государствах, где в 1990‐х годах установился режим «конкурирующих олигархий» (Россия, Украина, Молдова), доминирующие позиции заняли группы крупнейшего бизнеса, стремившиеся в своих корпоративных интересах получить контроль над политическими институтами и целыми сегментами государственного аппарата. В остальных странах институт власти-собственности изначально оказался в руках высшей государственной бюрократии.

Существование этого института в качестве политэкономической основы постсоветских систем означает, что в них нет разделения власти и собственности, а права частной собственности не гарантированы. Они фактически носят условный характер, ибо собственность, ее эксплуатация являются привилегией, выдаваемой за особые заслуги перед государством, и потому в любой момент эта собственность может быть отобрана и передана другому владельцу. Именно на этой основе и восстанавливаются «вассальные», то есть патронажно-клиентелистские, отношения во власти, пронизывающие всю политическую и социально-экономическую жизнь постсоветских обществ.

Важнейшим политическим последствием соединения власти и собственности в узких кругах правящих элит является сужение пространства для конкуренции. В идеале при такой системе правительство всегда стремится к тому, чтобы стать единственным политическим актором, используя созданную сверху и зависимую от него «партию власти». Это широко распространено в странах с авторитарными режимами. В тех из них, где используются имитационные демократические процедуры, в частности при проведении выборов, вход на политический рынок, который является открытым в развитых демократиях, становится привилегией и требует санкции со стороны властных структур.

В электоральных демократиях (Украина, Молдова, Грузия) благодаря различным ограничителям правительство не может рассчитывать на то, чтобы стать единственным актором. И в этом случае разрешение на вход на политический рынок получать не нужно. Однако здесь возникает проблема получения ресурсов под реализацию политических проектов. И власти предержащие располагают широкими возможностями для того, чтобы отсечь политических активистов от ресурсов, если продвигаемый ими проект покажется правящим элитам нежелательным и неугодным.