Евгений Гонтмахер - Демонтаж коммунизма. Тридцать лет спустя

Следует отметить, что существование института власти-собственности затрудняет развитие процессов демократизации, переход от первоначального этапа, связанного с установлением электоральной демократии, к более высоким стадиям, содержание которых определяют такие факторы, как соблюдение (а не только их провозглашение!) гражданских прав, создание независимого правосудия и правового государства 211 211 Moller J. Post-communist Regime Change: a Comparative Study. London; New York: Taylor & Francis, 2009. P. 23. . Ни в одной из постсоветских стран, добившихся заметных успехов в создании электоральных демократий, эти цели так и не были реализованы. Думается, они и в будущем едва ли станут достижимыми, если не удастся разделить власть и собственность.

Институт власти-собственности и порождаемая им патронажно-клиентелистская политика обусловили возникновение и воспроизводство в ННГ рентной модели капитализма (rent-based capitalism), рентно-ориентированных политических режимов (rent-seeking regimes) 212 212 Pikulik A. Belarus, Russia, and Ukraine as Post-Soviet Rent-Seeking Regimes // Stubborn Structures: Reconceptualizing Post-Communist Regime / Ed. by B. Magyar with an introduction by H. E. Hale. P. 489–505. . Во внутриполитической сфере это означает, что борьба между конкурирующими группами и кланами ведется за перераспределение источников ренты (природной там, где она есть, административной и бюджетной) и за контроль над ними, а не за осуществление стратегий общенационального развития 213 213 Рябов А. Постсоветская общественная модель: характерные особенности и современное состояние // Вестник общественного мнения. № 1 (107). Январь – март 2011. С. 7. . Соответственно, и квазиконкурентные партийные идеологии не играют роль соперничающих проектов будущего, а лишь выполняют функции маркеров, обозначающих принадлежность этих проектов той или иной группе. В таких условиях внутриполитический процесс приобретает характер циклический, воспроизводящий одни и те же ситуации и проблемы, а не линейный с открытым и неопределенным будущим, как при развитых демократиях.

Трансформационные процессы в странах постсоветского пространства имеют значительную специфику по сравнению с государствами ЦВЕ. В значительной мере она обусловлена историческими причинами, а также особенностями возникновения независимых государств на руинах бывшего Советского Союза. Несмотря на разнообразие политических режимов и экономических систем на постсоветском пространстве, высокую конфликтогенность самого этого региона, в политике постсоветских стран по-прежнему сохраняется много общих черт, затрудняющих модернизацию новых независимых государств и усиливающих стагнационные тенденции в их развитии. Это связано с сохранением патерналистских настроений в массовом сознании, заметным влиянием этнизации политики, патронажно-клиентелистской структурой властных отношений. Но главным препятствием на пути развития остается институт власти-собственности, формирующий политэкономическую основу постсоветских обществ и их политических систем.

События прошлого меняют свой смысл и перспективу по мере того, как нам становятся известны все более отдаленные их последствия: эти последствия заставляют нас корректировать представление о значимости и весе тех или иных факторов и обстоятельств предшествующих событий. Все это в полной мере относится к истории масштабной трансформации, пережитой бывшими коммунистическими странами в конце XX века. Целью данной главы является уточнение механизмов и периодизации «транзита к постсоветскости» бывших советских республик в контексте тех длительных траекторий их политической эволюции, которые сегодня в большей степени доступны нашему наблюдению, чем это было 10 и 20 лет назад.

Долгое время транзит к постсоветскости рассматривался в рамках общего паттерна «демократизации», концептуализированного на примере ряда южноевропейских и латиноамериканских стран, рассматривался как продолжение так называемой третьей волны демократизации 214 214 O’Donnell G., Schmitter Ph. Transitions from Authoritarian Rule: Tentative Conclusions about Uncertain Democracies. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1986. Vol. 4; Huntington S. P. The third wave: Democratization in the late twentieth century. University of Oklahoma press, 1993. Т. 4. . Действительно, события в ряде советских республик (в Прибалтике, Грузии, РСФСР) несли на себе черты демократических революций; образцовым противостоянием военной хунты и демократических масс выглядели августовские события 1991 года в Москве. Однако этот общий взгляд по прошествии 10 лет был подвергнут решительному пересмотру в работе Майкла Макфола, усомнившегося в его концептуальной рамке и полемически назвавшего свою статью «Четвертая волна перехода к демократии и авторитаризму» 215 215 McFaul M. The fourth wave of democracy and dictatorship: noncooperative transitions in the postcommunist world // World politics. 2002. Р. 212–244. . Краеугольным камнем рассуждений Макфола стал анализ результатов первых относительно конкурентных выборов в республиканские Верховные Советы, состоявшихся в 1990 году еще в рамках СССР. Следуя в этом более ранней работе К. Монтгомери и Т. Ремингтона 216 216 Montgomery K., Remington T. F. Regime transition and the 1990 Soviet republican elections // The Journal of Communist Studies and Transition Politics. 1994. Vol. 10 (1). P. 55–79. , Макфол указывает, что проявивший себя на выборах 1990 года базовый расклад сил в значительной мере определил политические траектории бывших советских республик в постсоветском периоде. Там, где на выборах 1990 года убедительную победу одержала демократическая коалиция, страна достаточно успешно переходила впоследствии к демократии; там, где силы старого режима надежно доминировали, новый режим оказывался относительно устойчивым авторитаризмом; и, наконец, в странах, где ни те ни другие не могли одержать убедительную победу, возникала ситуация «патового транзита» (stalemated transition), которая разрешалась в установлении «частично демократических режимов» 217 217 McFaul M. The fourth wave of democracy and dictatorship: noncooperative transitions in the postcommunist world. Р. 212–244. .

Действительно, ограничив наш горизонт анализа лишь постсоветскими странами, но расширив при этом его временную перспективу до второй половины 2010‐х годов, мы можем сделать вывод, что базовое распределение сил, проявившее себя в исходе выборов 1990 года, достаточно надежно предсказывает тип политического режима в той или иной республике вплоть до сегодняшнего дня. В таблице 1 постсоветские страны разбиты на три группы: 1) те, в которых оппозиция одержала в 1990 году убедительную победу (более 65%); 2) те, в которых она оказала существенное влияние на исход выборов (от 25 до 55% голосов); и 3) те, где она не сумела оказать существенного влияния на исход выборов (0–15% голосов).