Евгений Гонтмахер - Демонтаж коммунизма. Тридцать лет спустя

Таким образом, период с начала 1989 года, когда и старые элиты, и зарождающиеся (во многом именно в ходе этого процесса) неформальные движения начали готовиться к первым выборам, и до выборов 1990 года можно считать начальным периодом формирования республиканских протополитий. В этот период происходили, с одной стороны, процесс демократической и/или националистической мобилизации оппозиции, а с другой – процесс реконфигурации элит, которые либо консолидировались перед лицом угрозы «оппозиции снизу», либо, наоборот, обнаруживали тенденцию к расколу. Однако в большинстве случаев, в том числе и тех, когда оппозиция не сумела оказать значимого влияния на результат выборов 1990 года, на фоне кризиса доверия к общесоюзным структурам легитимность новых Верховных Советов возрастала, что открывало перед ними перспективу «декларативного суверенитета» и консолидации республиканской исполнительной власти.

Принципиальное значение выборов 1990 года состояло в том, что они демонстрировали обществу и элитам потенциал массовой политической мобилизации в данной формирующейся политии и, соответственно, сигнализировали, станет ли этот потенциал значимым фактором внутриполитических и межэлитных взаимоотношений в будущем. При этом исход выборов (почти везде) непосредственно зависел от того, сумела ли оппозиция – те или иные группы контрэлиты – организовать массовую мобилизацию в предшествовавший выборам период.

Опираясь на фундаментальную базу данных массовых выступлений и демонстраций в СССР в 1987–1992 годах Марка Бессингера, таблица 4 демонстрирует сравнительный масштаб массовых протестов в союзных республиках в период с начала 1987‐го по конец мая 1990 года, когда везде, кроме Грузии и Азербайджана, уже прошли выборы республиканских депутатов, а также в следующем периоде (июнь 1990 – декабрь 1992). Интегральный «индекс массовой мобилизации» учитывает общую численность участников протестов, рассчитанную как доля населения республики, и общее число акций (их частотность). Как видим, запредельно высокий уровень мобилизации характерен для уже вступивших в конфликт вокруг Нагорного Карабаха Армении и Азербайджана, а также для Грузии и Литвы; высокий уровень мобилизации имел место в Латвии и Эстонии; произошла, хотя и в меньших масштабах, мобилизация в Украине, России и Молдавии. В то же время в шести странах, где оппозиция не смогла оказать влияние на исход выборов 1990 года, мобилизация в предшествовавшем выборам периоде отсутствовала.

Таблица 4. Протестная мобилизация в республиках СССР в 1987–1992 годах

Источник: Beissinger Database; расчеты автора; не учитывались массовые акции, проходившие в автономных республиках и областях соответствующих республик или организованные национальными меньшинствами (так как они часто были направлены против требований и лозунгов основной волны мобилизации); индекс массовой мобилизации учитывает общее число участников как долю населения соответствующей республики и частотность (общее количество) акций в данном промежутке времени.

Однако в девяти республиках, где массовая мобилизация состоялась, она существенно различалась по своему характеру. Здесь сразу бросаются в глаза неоднозначные взаимные отношения двух массовых оппозиционных идеологий, вступивших в конкуренцию с теряющим привлекательность «коммунизмом»: либерально-демократической, «вестернизационной» (т. е. ориентированной на западные институциональные образцы), с одной стороны, и националистической, с другой.

Как убедительно показал Марк Бессингер, национализм был системным фактором, способствовавшим распаду СССР, а разрозненные движения и эпизоды националистической мобилизации являлись в действительности единым «вирусным» процессом суверенизации 227 227 Beissinger M. R. Nationalist mobilization and the collapse of the Soviet State. Cambridge University Press, 2002; Idem. Nationalism and the collapse of Soviet communism // Contemporary European History. 2009. Р. 331–347. . Однако политическая роль и профайлы различных национализмов зависели от того, в какие «взаимодействия» вступал его мобилизационный потенциал. Так, в Прибалтике национализм выступает в комплементарном союзе с «демократической» мобилизацией, апеллировавшей к западным институциональным образцам, которые мыслились в качестве альтернативы советскому институциональному порядку: возрождение национальной государственности понималось как воспроизведение «западной модели», «бегство на Запад».

И наоборот, на Кавказе, как показал на примере Кабардино-Балкарии Георгий Дерлугьян, местные контрэлиты, вышедшие на политическую сцену в результате горбачевской либерализации и бросавшие вызов коммунистической номенклатуре, также начав с повесток экологического протеста, защиты исторических памятников, поминовения жертв сталинизма и широкой демократизации, но не встретив достаточно массовой их поддержки в местных сообществах, быстро переходили к повесткам национальной (этнической) идентичности и суверенизации, имевших здесь гораздо более сильный мобилизационный эффект 228 228 Дерлугьян Г. М. Адепт Бурдье на Кавказе. Эскизы к биографии в миросистемной перспективе. М.: Территория будущего, 2013. . Так, в Грузии лидирующие позиции в неформальном движении занимает Общество Ильи Чавчавадзе, апеллировавшее к досоветской национальной традиции и грузинской идентичности. Этническая радикализация провоцировала противодействие национальных меньшинств, и в результате националистическая мобилизация достигала подлинного размаха под лозунгами противостояния уже не только «имперскому центру» и номенклатурным проводникам его политики на местах, но и «внутренним» врагам суверенизации – этническим меньшинствам и автономиям. Голодовка студентов и массовые митинги ноября 1988 года в Грузии еще направлены против Москвы и принимаемых там поправок к Конституции СССР, но уже вторая волна еще более массовых протестов в апреле 1989 года становится реакцией на мартовский сход абхазов в селе Лахны, принявший обращение о выходе Абхазии из состава Грузии. Организованный Звиадом Гамсахурдиа в ноябре 1989 года «поход на Цхинвали» выдвигает его в лидеры оппозиции, которая через год, в октябре 1990-го, одержала победу на «учредительных» выборах на фоне полномасштабного конфликта с автономиями 229 229 Таркхинишвили Л. Грузия: путь к демократии / Пер. с англ. И. Синициной. Варшава, 1997; Wheatley J. Georgia from national awakening to Rose Revolution: delayed transition in the former Soviet Union. Routledge, 2017. .

По схожей спирали развивалась националистическая мобилизация в Молдавии. Демократическое движение здесь также, начав с экологических требований и поминовения жертв сталинских репрессий на митингах июня – ноября 1988 года, переходит к требованиям принятия закона о языке, латинизации молдавской письменности и объявления суверенитета на митингах декабря 1988 – начала 1989 года, при этом масштаб митингов вырастает с 5–10 тыс. участников до 50–100 тыс. Это вызывает ответную волну демонстраций в Гагаузии и русском Тирасполе в середине 1989 года 230 230 Beissinger Databases: Beissinger M. R. Mass Demonstrations and Mass Violent Events in the Former USSR, 1987–1992 [Event databases used for the analysis // Nationalist Mobilization and the Collapse of the Soviet State]; http://www.tinyurl.com/yyqszfzv. . Новый цикл националистической мобилизации, подогретой противостоянием с «внутренними» врагами независимости, обеспечивает реализацию сценария «широкой коалиции»: хотя на «учредительных выборах» 1990 года Народный фронт Молдавии получил лишь 27% голосов, его союз с национально настроенной «аграрной» номенклатурой (олицетворением которого стал секретарь ЦК Молдавской компартии Мирча Снегур) и уход из парламента не-молдавских депутатов, обеспечивает консолидацию нового «национального» режима.