Евгений Гонтмахер - Демонтаж коммунизма. Тридцать лет спустя

Общий недостаток нынешних дискуссий о состоянии российского общества и его политического режима заключается, на мой взгляд, в том, что объяснения происходящему публицисты и политологи пытаются давать, исходя исключительно из обстоятельств текущего дня, не затрагивая институциональной системы, а значит, не учитывая временной длительности сложившихся структур «общества-государства» и особенностей его политической культуры. Принципиально иным по духу является исследовательский проект «Советский человек», который Левада-Центр ведет с 1989 года. Его автором и руководителем был Юрий Левада, собравший в первом ВЦИОМ рабочую группу своих сотрудников из возглавляемого им Сектора методологии исследования социальных процессов ИКСИ АН СССР, разогнанного в 1972 году в ходе чисток института, а также из участников неформального левадовского семинара, действовавшего с 1973 по 1987 год 292 292 Советский простой человек. Опыт социального портрета на рубеже 90‐х. Колл. монография / Под ред. Ю. Левады. М.: Мировой океан, 1993; пер. на нем. и франц. языки (1992; 1995). По материалам этого проекта Ю. Левада опубликовал в журнале Центра более 25 статей, собранных позднее в двух его книгах: «От мнений к пониманию» (М.: МШПИ, 2000) и «Ищем человека» (М.: Новое издательство, 2006). См. также: Гудков Л. Негативная идентичность. М.: Новое литературное обозрение, 2004; Он же . Абортивная модернизация. М.: РОССПЭН, 2012. .

Замысел проекта заключался в эмпирическом изучении процессов распада советской тоталитарной системы и векторов ее трансформации. Возможность такой работы открылась с образованием института, ориентированного на проведение репрезентативных социологических исследований в СССР. Ее реализация предполагала выделение несколько планов или уровней задач, требовавших своего нетривиального решения. Первый – концептуальный, связанный с теоретической разработкой логики распада тоталитарных режимов, выявлением факторов эрозии, дисфункции и невозможности воспроизводства советской институциональной системы. Речь идет о внутренних конфликтах и нарушениях в системе социализации, социального контроля, латентных противоречиях между базовыми установками населения и структурами мобилизационного государства. Второй уровень, также преимущественно теоретико-методологический, был ориентирован на проработку специальной социально-антропологической конструкции «человека» – «института институтов», по выражению Левады, с которым гипотетически связывались устойчивость и длительность существования советского режима. Третий уровень – перевод теоретических положений в операционные и измеряемые параметры социологического исследования (опросов). Последнее предполагало также частную задачу разведения предметной материи коллективных «мнений» и тех факторов, которые их производят, формируют, интерпретируют и распространяют. Результативность анализа зависела от успешности выявления их функций, т. е. а) тех значений, которые коллективные мнения имели в структуре массовой идентичности, б) их влияния на прагматические компоненты социального действия – на массовые иллюзии, надежды, страхи, характер и потолок аспираций, повседневный конформизм, отношение к власти. Отсюда возникали задачи описания фобий, барьеров между группами и стратами, представления об общественной иерархии, терпимости к неравенству, политической апатии и т. п. Надо было не только описать содержания массовых представлений, фиксируемых опросами, но и связать их с институциональными источниками и механизмами производства и селекции этих представлений, с каналами их ретрансляции и многократными переинтерпретациями.

Трудности последующего концептуального и предметного анализа получаемых материалов оказались связаны с необходимостью разработки отдельных предметных сфер, поскольку в советской социологии они составляли обширные поля идеологических табу. К таким не описанным до исследований первого ВЦИОМ предметным сферам можно отнести проблематику национализма и ксенофобии , господства и авторитет а, исторического сознания и легитимации вертикали власти, коллективной идентичности , насилия , мобилизации , поколенческой репродукции , религиозности , элиты и массы, двоемыслия , а также другие темы, необходимые для понимания быстро нараставших процессов распада СССР. Такая работа не входила в специальные задачи проекта, но без нее не было бы необходимых инструментов для анализа материалов опросов общественного мнения.

Основной гипотезой проекта была предполагаемая взаимосвязь между институциональной системой тоталитаризма и типом личности, сформированной его институтами. Человек поддерживал эту систему, поскольку, находясь внутри пространства «закрытого общества», был вынужден разделять ценности и смыслы, которые задавались государственными структурами (управления, армии, образования, работы, пропаганды), даже если они вступали в противоречие с его собственными, частными интересами существования или даже выживания в условиях репрессивного государства.

Возможности самосохранения были обусловлены релятивизацией требований тотального государства, с одной стороны, и, с другой – разведением плоскостей публичной и частной жизни, ценностно-нормативной фрагментацией сознания и поведения (двоемыслием), что неизбежно приводило к имморализму и прагматическому цинизму в самых разных сферах повседневной жизни. Благодаря подобной социальной «пластичности» обеспечивалось как приспособление подданных к нереалистическим (в силу их чрезмерности и идеологической заданности) требованиям власти, с одной стороны, так и адаптация самой власти к запросам населения, его скрытого саботажа, проявляющегося в характере подневольного труда и обыденного поведения, с другой. Поэтому особый интерес исследователей был направлен на структуры сознания, которые определяли жизненный мир, аспирации и стратегии выживания или приспособления этого человека.

Постановка задачи воспроизводила классическую для социологии дилемму соответствия «человека» и «социальной системы» 293 293 Она могла развертываться на самом разном социальном материале – от описаний «национального характера» до концепции конформизма «базовой личности», равно как и выявления разного рода отклонений от нее: функций маргиналов, девиантного поведения и т. п. , но решение Левады связать кризис советского тоталитаризма с кризисом институциональных механизмов воспроизводства лояльного режиму человека, с нарастающим расхождением ценностных и нормативных установок государства и частного индивида было совершенно новым шагом в разработке этой общей проблемы. Методически ее решение сводилось к тому, чтобы установить степень соответствия между системой позднего советского общества и массовым человеком, расхождения между коллективной идентичностью и частными запросами, особенностями жизненных стратегий, социализации и т. п. Развитие темы виделось, помимо сказанного, в понимании того, как распределяются различные типы человека по функциональным сегментам институциональной системы 294 294 Правда, эта задача стала актуальной лишь после завершения основной фазы исследования и получения повторяющихся результатов, с одной стороны, и в связи с необходимостью осмыслить закономерности реверсного развития российского общества уже после реформ, с другой. Толчком к ее постановке стала роль, которую сыграли силовые структуры и их образовательные учреждения, оказавшиеся ресурсом регенерации тоталитарного сознания, «этики» коррумпированного режима. .