Ольга Эдельман - Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть II: лето 1907 – март 1917 года

Г. И. Петровский в суховатом, сдержанном тоне в письме в ИМЭЛ в 1950 г. свидетельствовал, что у депутатов «было несколько совещаний с И. В. Сталиным по вопросам парт. работы в Думе и во фракции» (см. док. 28), а отвечая на вопросы Ленинградского Истпарта в 1938 г., уточнил, что «до революции товарища Сталина я видел раза три, четыре», когда тот приходил на заседания фракции и на квартире Бадаева, когда обсуждали выступления в Думе и поездку за границу к Ленину (см. док. 29). Действительно, нелегал Джугашвили вряд ли мог себе позволить часто бывать в квартире думской фракции, это было слишком рискованно, так что рассказ Петровского выглядит достаточно точным. Наконец, отметим еще один аспект ситуации: не искушенные в политике рабочие-депутаты казались удобным, покладистым материалом, которым легко руководить и помыкать по усмотрению Ленина и его помощника.

На первый взгляд кажется странным, что Ленин, накануне думской выборной кампании заявивший в написанной им платформе, что выборы могут послужить главным образом «для уяснения политического сознания масс, для вовлечения их снова в решительную борьбу» за свержение самодержавия [585], то есть для одной только пропаганды большевистских идей, теперь стал вдруг придавать огромное значение числу полученных большевиками думских мест и соотношению голосов между ними и депутатами-меньшевиками. Вероятно, в немалой мере ленинская страстность в этом вопросе происходила от отсутствия в тот период сколько-нибудь реальной революционной работы. Энергия прозябавшего в окрестностях Кракова большевистского вождя, лишенного даже возможности беспрепятственно руководить на расстоянии редакцией «Правды», нашла выход в дебатах по поводу думского представительства. Заметим в скобках, что И. Джугашвили, без малого за два года до этого иронически припечатавший затеянную фракционным лидером очередную внутрипартийную войну как «бурю в стакане воды», на этот раз никаких такого рода высказываний себе не позволил и держался в фарватере ленинской линии. Отчасти, наверное, он был научен прежним опытом, когда эти его слова, сказанные в письме товарищу по ссылке, стараниями другого ссыльного товарища (М. М. Лашевича) были незамедлительно доведены до сведения самого Ленина (см. гл.20). Но главное, конечно, заключалось в том, что теперь Коба сделался близким, доверенным соратником лидера и не мог не дорожить этой позицией.

Ряд эпизодов, о которых речь пойдет ниже, показывают, что приближение к лидеру не значило, что теперь мнения Джугашвили не отличались от ленинских. В предыдущие годы он, подпольщик-нелегал, высказывал в адрес эмигрантской партийной верхушки замечания, за которыми просматривается упрек, что эмигранты оторвались от внутрироссийского контекста и теряют чувство реальности. Вряд ли Коба мог не знать настроений рабочих, известных и жандармам. В Москве 27 декабря секретный агент доносил, что «никаких признаков подполья в данный момент в г. Москве не имеется», вопрос о его воссоздании интересует «исключительно среду ленинцев и социал-демократов центра партии», при этом «фракционная грызня ленинцев, ликвидаторов и соц. – дем. центра партии, приняв исключительно серьезный характер среди заграничных «верхов» и в партийной литературе, совершенно не затронула рабочие массы «на местах» и никакого влияния на взаимные отношения сознательных рабочих не оказала». Поэтому, во-первых, обсуждающиеся планы издания в Москве легального марксистского органа «благодаря неуступчивости договаривающихся сторон» пока ни к чему не привели, а во-вторых, «наблюдается заметное стремление со стороны отдельных партийных работников и более сознательных рабочих согранизоваться и оформить деловым образом свои случайные сношения и встречи; т. е. имеется ряд лиц и основанных на личном знакомстве кружков, кои при первом же удобном случае и по первому же серьезному призыву охотно откликнутся и дадут в своем лице кадры для создания нормального подполья» [586]. То есть отсюда следует, что партийная верхушка, занятая фракционными войнами, стала не нужна низовым социал-демократам. Даже если агент преувеличил этот фактор, оставшимся в РСДРП нелегальным работникам вроде Джугашвили проблема должна была быть знакома. Как видно, для него в то время близость к лидеру оказалась важнее, он предпочел выказывать лояльность Ленину. Может быть, про себя полагая, что в роли посредника между заграничным центром и русскими партийными организациями сумеет тихо, без каких-либо деклараций и даже без ведома Ильича, на деле смягчить ленинскую доктринальную требовательность и сблизить позиции. Во всяком случае, его действия в декабре 1912 г. допускают такое толкование.

Ленинская озабоченность числом голосов в думской группе имела и вполне прагматическое измерение, которое он сам растолковывал Каменеву в письме от 8 декабря / 25 ноября, обсуждая итоги поездки Каменева на Базельский конгресс. Одной из целей присутствия на конгрессе был очередной тур переговоров с немецкими держателями денег РСДРП, по-прежнему отказывавшимися передать их в распоряжение Ленина. В письме Ленин убеждал Каменева, «что „чашка весов“ серьезно решает вовсе не эта, не перед Бюро, не на совещании, а в реальном соотношении сил. Мы имеем 6 куриальных рабочих в с.-д. фракции […] Мы мобилизуем эту шестерку, представляющую пролетариат Питера, Москвы и Юга, и повоюем против сплетен и интриг Тышки + Розы + Рязанова и прочих. Вот где серьезная „чашка весов“!» [587]То есть перевес в думской фракции должен был послужить аргументом, убеждающим вождей немецкой социал-демократии, что пролетариат крупных российских промышленных центров идет за большевиками, основную ветвь пролетарской партии возглавляет Ленин, а вовсе не его оппоненты, следовательно, претензия Ленина на кассу РСДРП правомерна. В том же письме Ленин известил Каменева: «Денежный кризис серьезен. С Кобой имели заседание ЦК. Решено Вас предупредить срочно: ищите заработка! Месяца на 3 рассчитывайте по іоо frs + построчно из „Правды“, а потом ничего». Упомянутое заседание ЦК состоялось, когда Джугашвили был в Кракове, и участвовали в нем, по-видимому, трое – он, Ленин и Зиновьев.

После восстановления отношений с Полетаевым в начале ноября Ленин, по-видимому, отказался от плана создания комиссий-троек для контроля за деятельностью редакции «Правды». Его продолжала беспокоить «хозяйственная сторона предприятия», но план действий поменялся. Теперь предполагалось просто заменить Полетаева, думского депутата предыдущего созыва, на нового, действующего депутата – Малиновского или Муранова. Судя по тому, каким образом этот вопрос обсуждался в письме Ленина Васильеву от 1/14 декабря, для обоих собеседников план не был новостью, требовалось «перевести „День“ [т. е. „Правду“] на имя № 5 или, по меньшей мере, обеспечить наверняка и реально, с полнейшими гарантиями, чтобы касса была в его руках. Финансовый кризис страшно острый. Подписные деньги теперь все. Оставить их в ненадежных руках будет преступлением!» (см. док. 32). Очевидно, Джугашвили и прежде знал, что контроль за финансовым положением газеты должен быть передан «№ 3» или «№ 5», то есть Малиновскому или Муранову. Поскольку оба они ездили в Краков в то же время, что и Коба, вероятно, тогда и была достигнута такая договоренность. В конце письма от 1/14 декабря, возвращаясь снова к вопросу о газете, Ленин прибавляет: «Вы же писали, что „пахнет уголовщиной“. Мы зарежем себя окончательно, если не передадим целиком дела (т. е. не переведем издательства и кассы) на имя № 5». Через день в следующем письме Васильеву от 3/16 декабря Ленин снова торопил и твердил: «Ради всего святого, примите самые энергичные меры, чтобы отнять W у Красса и перевести ее формально на имя Муранова, № 5, в особенности же взять кассу и подписные деньги. Без этого нам зарез. Да и дать расти „панаме“ было бы преступно» (см. док.33). Здесь «W», как и «День» в предыдущем письме, – условные наименования «Правды», «Красс» – кличка Полетаева. Отметим, что в глазах Ленина былая запущенность хозяйства газеты переросла в нечто более серьезное, в растущую «панаму» (то есть аферу), которая «пахнет уголовщиной». Судя по письму от 1/14 декабря, эти тревожные наблюдения сообщил ему Васильев, однако 4/17 декабря в письме депутатам-большевикам Ленин, повторяя свои инструкции («что бы то ни стоило, надо перевести чек на имя № 3 или № 5, немедля приставить к кассе своего человека или № 5 взяться за контроль»), напоминал им, что дела «до сих пор еще не вышли из рук ненадежных людей. (№ 3 говорит сам: пахнет уголовщиной!)» [588]. Невозможно судить, действительно ли дела были настолько плохи и заслуживал ли Н. Г. Полетаев такого рода упреки. К примеру,