Ольга Эдельман - Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть I: 1878 – лето 1907 года

Мемуаристы из противоположного лагеря, напротив, утверждают, что победы одерживали они сами. Поскольку речь шла о столь эфемерной и трудноизмеримой вещи, как настроения многочисленной аудитории с неопределенными границами, внести ясность и установить, какая из сторон пользовалась более широким и устойчивым влиянием, не всегда возможно. Очевидно только – и сами большевики с этим не спорили, – что Тифлис остался меньшевистским, как, по-видимому, и Гурия.

Джугашвили в этот период много ездил, проследить точную хронологию его перемещений источники не позволяют [494]. Его видели на митингах и дискуссиях в разных районах Грузии; он стал регулярно наведываться в Баку. Большинство мемуаристов видели его летом-осенью 1904 г., первую половину года он, по-видимому, провел значительно менее активно.

Летом Коба стал членом Кавказского союзного комитета РСДРП. Кооптировал его М. Цхакая, который, вернувшись из отлучки по партийным делам, обнаружил, что после очередной волны арестов остался единственным членом краевого комитета на свободе. Он воспользовался этим, чтобы провести в комитет своих людей, в том числе Иосифа Джугашвили и Каменева [495]. Кого еще, кроме них, не совсем ясно, поскольку точный состав комитета не известен и из-за арестов не был стабильным [496]. Источники не проясняют естественно возникающий вопрос: ведь год назад, весной 1903 г., Джугашвили уже стал членом Союзного комитета. Считался ли он выбывшим в связи со ссылкой? Но если арестованный член комитета выбывал из его состава, то как могли избрать Джугашвили в то время, когда он находился в тюрьме?

Р.Арсенидзе утверждал, что заочное избрание Сосо Джугашвили членом Закавказского комитета является «чистой выдумкой» советских биографов вождя, а именно Л. П. Берии. Арсенидзе писал, что сам не присутствовал на этой конференции, но узнал о ее решениях от своего школьного друга Ноя Рамишвили, «а потом и от членов Закавказского комитета, которые меня кооптировали в качестве секретаря комитета». Членами, по воспоминаниям Арсенидзе, состояли Цхакая, Зурабов, Бочоридзе, Бахеворян и еще один «товарищ, фамилии которого не помню». «О Сосо никто не говорил. Выбирать заочно, да еще сидящего в тюрьме товарища, не было в традициях наших организаций. Наоборот, выбранный член, попав в тюрьму или выехав за пределы Закавказья, считался тем самым выбывшим из руководящих органов» [497]. Последнее звучит весьма разумно. Вместе с тем имена названных Арсенидзе членов Союзного комитета, за исключением Цхакая и Зурабова, не совпадают с известными по другим источникам; не подтверждается его сообщение о принадлежности к комитету Ноя Рамишвили, среди известных членов комитета фигурирует, наоборот, Ной Жордания. Нигде, кстати, не встречается имя самого Р.Арсенидзе.

Вопрос о том, был ли избран Джугашвили в 1903 г., остается до конца не проясненным. Если был, то по возвращении его членство не возобновилось само собой. Кажется, что достигшие определенного уровня партийцы, возвращаясь (тем более бежав) из ссылки, занимали прежнее место в иерархии. Тогда факт, что Иосиф Джугашвили был заново введен в комитет лишь полгода спустя, служит признаком или непростого отношения к нему, или сложной обстановки в партийном кругу, или же того, что он не был избран в комитет в 1903 г. Впрочем, когда на III съезде РСДРП весной 1905 г. комиссия по проверке мандатов запуталась в выяснении правомочности мандатов кавказских делегатов, съездом была отмечена «крайняя запутанность вопроса», «обусловленная прежде всего тем, что Кавказский союзный комитет не придерживался строго партийного и своего устава, а также принимал по установившейся практике решения, не ставя их на баллотировку, и вообще вел своих заседания без председателя и соблюдения других формальностей», и «способ беспорядочного ведения собраний, который установился в практике Кавказского союзного комитета». Последняя дефиниция вызвала возмущение М. Цхакая, просившего исключить ее из протокола и утверждавшего, что «Кавказским союзным комитетом все вопросы решались большинством голосов, дела решаются по-товарищески, и в этом „беспорядке“ более порядка, чем во многих иных учреждениях» [498]. Однако ему было отказано, и это место в протоколе осталось, напоминая исследователю, что линейная логика не всегда помощник, когда речь идет о закавказских организациях РСДРП.

Нужно подчеркнуть еще один момент. Джугашвили был организатором батумской стачки и демонстрации, до начала революционного подъема 1905 г. едва ли не крупнейшего эксцесса в Закавказье, устроенного с подачи РСДРП. Но никаких особых «дивидендов» Кобе это не принесло, не окружило его ни славой, ни авторитетом. Он даже оказался обойден юнцом Каменевым, успевшим обзавестись заграничными знакомствами. Если Коба собирался делать карьеру профессионального революционера, он должен был прийти к выводу, что в основу ее нужно класть какие-то совсем другие свершения. Может быть, еще и поэтому после батумских событий он больше никогда не пытался непосредственно возглавить рабочее выступление.

Видимо, Иосиф Джугашвили в тот период целенаправленно старался поддерживать свои собственные связи с заграничным центром, с ленинской группой, и делал это через жившего в Лейпциге Михаила Давиташвили. Среди ленинских бумаг, хранящихся в ИМЭЛ, есть два письма Джугашвили к Давиташвили за сентябрь-октябрь 1904 г. Оригинальные письма были на грузинском языке, думается, в немалой степени ради конспирации, ведь переводчиков с местных языков у властей даже и в Тифлисе не хватало, так что использование родного языка вполне заменяло шифрование. В ленинских бумагах, а также в фонде Сталина в РГАСПИ находятся переводы на русский, сделанные от руки, возможно, самим Давиташвили. Очевидно, в свое время письма перевели для Ленина, а оригиналы, как того требовала конспирация, уничтожили. Из писем видно, что они являются частью продолжавшейся уже какое-то время регулярной переписки между Джугашвили и Давиташвили. Наличные два письма свидетельствуют, что к осени 1904 г. Джугашвили был, несомненно, сторонником Ленина, стремился быть с ним на связи, но контакт пока получался только косвенный, через посредничество Давиташвили.

Межфракционная борьба выливалась не только в дискуссии, но и в попытки провести некие организационные преобразования. Ситуация раскола была относительно нова, и должно было быть не совсем ясно, как существовать нелегальной партии, распавшейся на две не просто спорящие, но непримиримо враждующие фракции. В эмигрантских верхах источником раскола были действия Ленина. В августе 1904 г. он созвал под Женевой совещание своих сторонников, на котором решено было добиваться созыва нового съезда партии, участники совещания приняли так называемое обращение 22-х. Ленин надеялся с помощью съезда упрочить свои позиции, и «борьба за созыв III съезда» стала актуальной задачей для большевиков. На места были отправлены эмиссары, агитировавшие за съезд.