Льюис Зальцман - Жизнь Англии в Средние века

Строгой разграничительной линии между грамматическими школами и университетами не было. Мальчики могли поступать в университет в возрасте 13–14 лет, хотя обычно студентами становились к 17 годам, причём менее подготовленные ученики имели возможность продолжить в университете изучение грамматики. Преподавание наиболее сложных предметов, важнейшими из которых считались теология и юриспруденция, осуществлялось в виде лекций, которые читали магистры ( Master of Arts ). Претендент на степень бакалавра ( Bachelor of Arts ) не должен был сдавать экзамены, что является обязательным в наши дни, ему достаточно было предъявить свидетельство о том, что он прослушал определённое количество лекционных курсов и что профессора считают его достойным искомого звания. Тому, кто намеревался достичь степени магистра, предстояло учиться ещё 3 года; по окончании этого срока претендент должен был не только продемонстрировать свою учёность в диспутах с другими магистрами, но и дать им торжественный обед. Только тогда он мог быть подобающим образом посвящён в новое звание. Каждый магистр был прежде всего преподавателем и потому обязан был читать лекции, а это, надо заметить, не всегда было приятным занятием, ибо средневековые студенты отличались избытком жизненных сил и недостатком воспитания, они доводили нелюбимых профессоров до белого каления, поднимая на их лекциях несусветный гвалт. Лекторы были не единственной мишенью бесшабашных студентов университетов: несчастным новичкам, прозывавшимся « bajan » (от фр. « bec jaune » — «желторотик», т. е. «неоперившийся птенец»), приходилось сносить унизительные шутки и грубые выходки старших товарищей, державших себя так, будто перед ними не их товарищ, а страшенный дикий зверь с рогами и длинной бородой, которую нужно остричь. Но студенты не ограничивались безвредными шалостями: несмотря на строжайшие запреты, они всегда носили при себе мечи и кинжалы и без колебаний обнажали их в столкновениях со студентами враждебных партий (студенты с юга страны никогда не ладили со студентами с севера) или в стычках « gown and town » (букв, «между людьми в мантиях, т. е. студентами, и жителями города»), в ходе которых с обеих сторон бывало немало раненых и даже убитых. Так что, хотя средневековые университеты, несомненно, способствовали распространению учёности, они отнюдь не содействовало смягчению нравов.

Язык англосаксов был одним из так называемых флективных языков, то есть в нём, как в латыни или немецком, существительные и прилагательные склонялись по падежам и каждый падеж имел особое окончание. В современном же английском языке у существительного окончание появляется только в одном случае — « ’s » в родительном падеже: мы можем сказать « I he king’s land » или « the land of-the-king » — и то, и другое будет означать «земля короля». Но чтобы выразить дательный падеж, нам придётся сказать « to-the-king », и мы совсем не сможем определить, в именительном или винительном падеже стоит слово « the king », не зная полностью всего предложения. Кроме того, в англосаксонском языке существительные имели род, в котором прилагательные должны были согласовываться с ними, в целом англосаксонский очень походил на немецкий [37] Для характеристики англосаксонского языка показателен следующий фрагмент из завещания Альфреда Великого: — Minum twam sunum an thusend punda, aegthrum fif hund punda; and minre yldstan dehter, and thaere medemestan, and thaere gingstran and Ealhswithe, him feowrum feower hund punda, aeculum an hund punda» («Двум моим сыновьям тысячу фунтов, по пятьсот фунтов каждому; а моей старшей дочери, средней, младшей и Эалхсвит — им четверым четыреста фунтов, по сто фунтов каждой»). В переводе на современный английский язык эта цитата выглядит следующим образом: «То my two sons a thousand pounds, to either five hundred pounds; and to my eldest daughter and to the midmost and to the youngest and to Ealhswith, to the four of them four hundred pounds, to each a hundred pounds». Если мы прочтём исходный фрагмент, опуская окончания большинства слов, то получим текст, весьма похожий на современный перевод этой части завещания. (Примеч. авт.). , что естественно, поскольку эти языки находились в близком родстве: англы и саксы принадлежали к обширной группе германских народов, из которой вышли также предки современных немцев; ещё одна ветвь германских народов — скандинавы Дании, Норвегии и Исландии. У этих народов, говоривших на родственных языках, было много общего в верованиях и традициях, о чём свидетельствует их поэтическое наследие. По их мнению, единственной темой, достойной внимания поэта, является война, герои их поэм предстают перед нами свирепыми воинами, которые сражаются, грабят да пируют, речи этих воинов — чаще всего — поток взаимных оскорблений, а действие обычно происходит среди дикой пустоши, безлюдной и зловещей. В самой древней и самой известной англосаксонской поэме «Беовульф» речь идёт вовсе не об Англии, а о Дании, к тому же рассказы о том, как герой сражался с чудовищами, очень напоминают сказание о борьбе Греттира с Глемом — одно из самых захватывающих старинных сказаний — из скандинавской саги о Греттире. Даже когда в более поздние времена англосаксонские поэты писали на христианские темы, в их произведениях всегда ощущалось издревле присущее англосаксам пристрастие ко всему мрачному и жестокому: святые в их изображении были воинами Господа, посланными искоренять грехи, и особенно выразительными получались у них описания бурь, войн и ужасов ада. И как англосаксонский язык не изменился под влиянием языка покорённых бриттов, так и литература англосаксов не восприняла свойственной бриттам любви к красоте и романтическим сюжетам.

Англосаксонская проза неразрывно связана с именем Альфреда Великого. В предыдущей главе мы говорили о том, что он сетовал на упадок образования в Англии. Сам Альфред Великий не был выдающимся знатоком латинского языка, его заслуга совсем в другом: вместо того чтобы писать книги на латыни, содействуя превращению её в единственный литературный язык (как это произошло во Франции), Альфред поощрял использование английского языка и даже собственноручно перевёл на него некоторые латинские тексты. Конечно, переводы, выполненные Альфредом Великим, больше походили на вольный пересказ оригинала: архиепископ Плегмунд, епископ Ассер и другие учёные мужи помогали королю понять основное содержание латинского текста, а затем король передавал его своими словами, опуская, на его взгляд, несущественное и время от времени добавляя что-то от себя. Большинство дополнений, сделанных рукою Альфреда Великого, имеют характер размышлений на темы нравственности, но в исторический труд Орозия король вставил описание древнейшей из известных нам арктических экспедиций, о которой он узнал из уст норвежского мореплавателя Отхере, достигшего берегов Белого моря. Альфреду мы обязаны существованием грандиозной «Англосаксонской хроники», в которой первоначально были описаны обычаи и традиции саксов с момента их высадки в Британии до его дней. Списки «Хроники», несомненно, были разосланы во все крупнейшие монастыри, и монахи-летописцы регулярно заносили в них сведения о новых событиях, происходивших в Англии. К примеру, копия «Англосаксонской хроники», хранившаяся в Питерборо, была доведена до 1154 г., когда на престол вступил Генрих II. «Англосаксонская хроника» — уникальный пример исторического повествования, написанного на языке населения страны, ни один народ не может похвалиться ничем подобным. Текст «Хроники», в основном, представляет собой простое перечисление событий: смерть такого-то короля, грабительские набеги датчан, записи о самых лютых морозах и разрушительных бурях — без каких бы то ни было комментариев; так что это скорее история, чем литература, однако время от времени хронисты отваживались и на большее: великая победа короля Этельстана при Брунанбурге, о которой сообщается под 938 г., воспета в длинной и вдохновенной балладе, сравнимой с ветхозаветной песнью о Деворе и Бараке; исполнены поэзии описания смерти королей Эдгара и Эдуарда Исповедника. Кроме того, в «Хронике» мы находим замечательный словесный портрет Вильгельма Завоевателя, откуда часто цитируют слова о том, что «он любил высокорослых оленей, как если бы приходился им родным отцом», а также выразительное описание страшных дней времён короля Стефана, когда «люди не таясь говорили, будто Христос и все святые крепко спят».