Марк Галеотти - Воры. История организованной преступности в России

Порядки в лагерях стали чуть менее страшными, однако, как это часто бывает, смягчение нравов привело к обратному эффекту. Почувствовав слабину, заключенные начали сбиваться в группы, наказывать стукачей и то и дело устраивать бунты. Междоусобное насилие в лагерях все чаще уступало место массовым забастовкам, протестам, даже восстаниям. В 1953 году в сибирских лагерях произошел ряд забастовок, в которых на пике событий участвовало более 10 000 зэков [210] Andrea Graziosi, ‘The great strikes of 1953 in Soviet labor camps in the accounts of their participants: a review’, Cahiers du monde russe et soviétique 33, 4 (1992). . В норильском Горлаге убийство заключенного конвойным по дороге на работу привело к забастовкам и демонстрациям, которые в какой-то момент охватили весь лагерный комплекс. Аналогичный случай произошел в воркутинском Речлаге. В обоих случаях Москва сначала пыталась запугать заключенных, затем пошла с ними на ложные переговоры, после чего отправила войска. Забастовки были подавлены, однако заключенным удалось отомстить тем, кто сотрудничал с властями.

Последовали и другие протесты, в которых особенно активно участвовали заключенные из числа украинских националистов. Самое масштабное и мощное восстание произошло в 1954 году в лагере Степлаг, расположенном в казахстанском поселке Кенгир. Восстание было подавлено после того, как солдаты ворвались в зону под прикрытием танков T-34, переезжавших через тела заключенных. Короче говоря, кризис всей системы ГУЛАГа был достаточно очевиден, и массовые амнистии и реабилитации не заставили себя ждать. К 1960 году размер населения ГУЛАГа составлял лишь 20 процентов от уровня 1953 года [211] Miriam Dobson, Khrushchev’s Cold Summer: Gulag Returnees, Crime, and the Fate of Reform after Stalin (Ithaca, NY: Cornell University Press, 2009), стр. 109. .

Итак, «суки» одержали победу, и это привело к тому, что лагеря стали почти неуправляемыми. Тем не менее им удалось перекроить «воровской мир» по своим понятиям. Они сохранили основную часть кодекса, безжалостную и бесчеловечную субкультуру хищников, однако отказались от запрета на сотрудничество с государством. Когда лагеря открылись, эти коллаборационисты-преступники были отпущены одними из первых, и в течение следующего десятилетия они успешно навязали свое видение воровского кодекса всему советскому воровскому миру — путем убеждения, угроз и насилия. Новое поколение «воров» вполне могло сотрудничать с бесчестными партийными функционерами, если это было им на руку. И это наследие Сталина стало для Советского Союза ядом замедленного действия.

В ритуалах, ворожбе, тайном языке есть какая-то неодолимая притягательность. Все это дает ощущение избранности, формализует принадлежность к определенной группе и упрощает проникновение в мир взаимодействующих, порой сложных и опасных обязательств. Однажды бандит мелкого пошиба Лев Юрист рассказал мне о том, что чувствовал, когда его приняли в преступное братство в середине 1990-х [212] Из разговора в Москве, 2005 год. . Он опускал некоторые детали (мол, это не для посторонних ушей), но об остальном говорил охотно. Для начала ему пришлось в течение года с лишним быть «шестеркой» и выполнять специфические рискованные задания. Некоторые из них, видимо, были частью настоящих преступлений, целью же других — таких как кража пальто из ресторана, где заправляли чеченцы, — была демонстрация его удали. За него должны были поручиться три известных преступника, а также ему нужно было произнести на преступном жаргоне, как я понял, подобие клятв верности, после чего следовал ритуал с использованием крови, водки и икон.

Это была потрясающая история, но на удивление неубедительная. Понятно, что от нового участника банды во всем мире требуют доказательств лояльности, демонстрации личной смелости и участия в общих преступлениях. Но при этом описанное Юристом выглядело почти безобидно по сравнению с ритуалами в лагерях. За кражу пальто из ресторана в 1990-е годы вас могли в худшем случае избить, однако от истинного «блатного» ждали, что он будет готов покалечить себя, чтобы избежать работы, или убить случайного невинного человека после проигрыша в карты. Кроме того, я никогда не слышал, чтобы Лев пользовался криминальным жаргоном чаще, чем было принято в разговорной речи того времени. Он даже признался, что ему пришлось специально зубрить слова своей клятвы. Что касается остальной части ритуала, о ней сложно судить, не зная подробностей, но, похоже, это был возрожденный старинный обряд времен золотого века «воровского мира», то есть 1930-х–1950-х годов, помноженный на романтику мафиозных ритуалов из голливудских фильмов. Это говорит о том, что уникальная культура «воровского мира» не умерла в 1960-е годы, она лишь ослабла и ушла на дно, чтобы возродиться вновь после возвращения «воров» в 1970-е. И в этом смысле новые ритуалы — это лишь бледное и довольно жалкое отражение мощной, жизнеспособной и брутальной культуры времен ее расцвета.

До появления лагерей «воровской мир» представлял собой скорее субкультуру, чем структуру. В каждой банде была своя иерархия, города и даже области могли иметь неформальные системы подчинения, однако в прежние времена в этом мире не было масштабных властных структур. К возникновению теневого государства не привели ни укрепление «воров в законе», ни гомогенизация криминальной культуры в лагерях ГУЛАГа. «Воры» были слишком независимы, а режим Сталина — слишком параноидален для возникновения какого-либо подобия тайного сговора. «Воры в законе» не всегда были лидерами банд, а главарь банды не обязательно был «вором в законе». Они олицетворяли некий моральный авторитет внутри «воровского мира» и были фигурами, которых нужно было слушаться и уважать. Бывший заключенный ГУЛАГа Марлен Кораллов отмечал, как тщательно берегли и баловали одного из «воров в законе», Николу, другие преступники: у него единственного в бараке была металлическая кровать, стоявшая в углу и завешанная одеялами для сохранения приватности. Даже если Николы не было в бараке, около его кровати всегда стоял какой-то охранявший ее зэк, чтобы ни у кого не было и мысли присесть или прилечь на нее [214] Энн Эпплбаум, ГУЛАГ (М.: АСТ, 2017). . «Воры в законе» были общим благом всего криминального сообщества, своеобразными узлами, вокруг которых плелась мощная и невероятно эффективная сеть.