Марк Галеотти - Воры. История организованной преступности в России

Эти доверенные представители властей служили охранниками, техническими специалистами и занимались административной работой. Иногда они даже руководили работой целых лагерей — продолжая отбывать свой срок. И у них появлялись совершенно новые возможности для преступной деятельности. Ведь работа таких заключенных предполагала контакты с внешним миром. Многим из них позволялось перемещаться за стенами лагеря без конвоя. Кого-то вполне устраивало, если удавалось раздобыть еды и выпить. Однако другие пользовались этой полусвободой для создания преступных сетей между двумя мирами. Для наглядности приведем один пример. В 1947 году стало известно, что банда доверенных лиц властей под руководством некоего Михайлова (преступника, ставшего главным бухгалтером лагеря) организовала масштабную мошенническую операцию вместе с парочкой воротил черного рынка города [184] Wilson Bell, ‘Was the Gulag an archipelago? De-convoyed prisoners and porous borders in the camps of western Siberia’, Russian Review 72, 1 (2013), стр. 135–136. . На протяжении нескольких месяцев они крали продукты, предназначенные для заключенных, и перепродавали их в Новосибирске втридорога, а Михайлов фальсифицировал бухгалтерские записи. Со временем, когда мошенничество было раскрыто, Михайлова расстреляли, а его подельники были приговорены к новым срокам заключения. Однако шанс устроить себе совсем иную жизнь, даже находясь в лагере, затмевал для таких заключенных страх наказания, и потому поток преступных сделок внутри ГУЛАГа с выходом наружу практически не прекращался.

В конце концов, игра должна была стоить свеч. Ведь соглашаясь работать на власть, преступники нарушали одно из основных табу воровского кодекса. По словам блатного по кличке Бомбовоз, «У вора свой закон, у гада [лагерных властей] свой закон. Не может вор стучать гадам на другого вора, тогда он сука будет» [186] Л. Копелев. Хранить вечно, стр. 222. . Тем не менее, особенно к концу 1930-х годов, многие участники «воровского мира» соблазнились возможностями сотрудничества. Сторонники традиционного «воровского мира» презирали этих отступников. Их называли отошедшими , а позже они получили в своей среде определение «суки». Их жизни теряли всяческую ценность в глазах «блатных», которые все чаще называли себя «честняги». В популярной блатной песне 1930-х годов «На Молдаванке музыка играет» пахан, услышавший, что его бывший подручный начал работать на лагерные власти, говорит:

«У нас, воров, суровые законы, Но по законам этим мы живем, И если Колька честь свою уронит, То мы его попробуем пером» [187] Джекобсон М., Джекобсон Л., Песенный фольклор ГУЛАГа как исторический источник (1917–1939) . Современный гуманитарный университет. М., 1998. .

Понятно, что за убийство «суки» можно было поплатиться жизнью — «вора» могло казнить государство либо могли порешить другие зэки-отступники. Убийц, с гордостью отбывавших и без того немалый тюремный срок, очередная прибавка совершенно не смущала. Но были и другие способы мщения, кроме ножа в бок в темноте. Преступника могли запереть на неделю в холодном карцере или заставить стоять на арктическом ветру в мокрой одежде. Или летом на Колыме оставить на ночь на улице, когда стаи комаров мешают видеть уже на расстоянии нескольких метров. Преступники, не боявшиеся прямых столкновений, не всегда относились к морозу, воспалению легких, туберкулезу и насекомым-кровососам с таким же наплевательством.

В течение 1930-х годов между этими двумя группами, «ворами» и «суками», сохранялось хрупкое перемирие. Они пытались игнорировать друг друга, насколько это возможно для кровных врагов. Так что мысль Солженицына о том, что три процента обитателей тюрьмы держали остальных преступников «в слепом повиновении», вряд ли можно считать совершенно верной, ведь имеются многочисленные свидетельства о постоянных случаях насилия внутри ГУЛАГа. Иными словами, «суки», которых было не так много, но которых поддерживал режим, знали, что вряд ли смогут вынудить «блатных» работать. Поэтому они сосредотачивали внимание на политзаключенных и мелких преступниках, представлявших большую часть населения ГУЛАГа. «Воры», хотя и ненавидели «сук», знали, что открытое неповиновение им приведет к не менее жесткой реакции государства. Они пытались игнорировать «сук» и в свою очередь тоже отыгрывались на политических и шпане. Власти, желавшие избежать прямого насилия, делали все возможное, чтобы разные группы содержались в разных лагерях, особенно на этапах, где контроль был значительно ослаблен. Некоторое время ГУЛАГ жил в условиях холодной войны — куда более беспокойной и стихийной, чем конфликт между США и СССР, однако обреченной на скорое окончание.

Вторая мировая война положила неожиданно страшный конец этому статус-кво. После того как Германия в 1941 году вторглась в СССР, многие заключенные — в том числе и «блатные» — оказались в Красной армии, кто добровольно, а кто из-под палки. Первый удар немецкой армии прорвал советскую оборону и привел к огромным потерям, после чего был выпущен приказ наркома обороны № 227, согласно которому сотни тысяч зэков направлялись в штрафные батальоны, изначально созданные для борьбы с дезертирами. За первые три года войны в Красную армию перекочевал почти миллион заключенных ГУЛАГа [189] Энн Эпплбаум, ГУЛАГ (М.: АСТ, 2017). . Некоторые «воры» сопротивлялись изо всех сил; к примеру, Дмитрий Панин вспоминает бандита по кличке Лом-Лопата, который убил другого узника только для того, чтобы избежать штрафбата; его срок был настолько большим, что плюс 10 лет отсидки не имели значения [190] Дмитрий Панин, Лубянка — Экибастуз: Лагерные записки . . Те, кто вызывался на войну добровольно (или не мог уклониться), считали, что они просто исполняют свой патриотический долг: да, они были преступниками, они презирали советский режим, однако любовь к родине была сильнее. Но, строго говоря, тем самым они нарушали кодекс воровского мира.