Збигнев Залуский - Сорок четвертый

Через закрытую дверь.Для Польши суверенитет связан с полным чувством ответственности, а самостоятельность, которая не была бы одиночеством, означает прежде всего союзные отношения с советской державой. Многое и с разных сторон было сделано, чтобы затруднить для очень многих людей принятие этого императива польской политики и польского положения.

Национальную традицию, исполненную горечи и несправедливостей, незаконных и незаслуженных, умножала и разжигала враждебная идеологическая работа. Трагическая смесь требований военной обстановки, бюрократической неспособности, ложных политических концепций, ошибок и извращений становилась немаловажным фактором тех протестов, опасений, осторожности, недоверия, неприязни и ненависти, которые в 1944 году заставили людей встать по разные стороны польской баррикады.

Взаимозависимость судеб народов даже в рамках систем, вдохновляемых одними и теми же объективными интересами, всегда требует уступок, «притирки острых углов», некоторых жертв. Она всегда требует крайне скрупулезно считаться с особенностями партнера, с его всегда несколько специфичной точкой зрения. Это удается не всегда и никогда не проходит без столкновений и недоразумений, порождающих взаимные обиды. Даже в частной жизни взаимное понимание между отдельными людьми достигается с большим трудом. И все же таковы были социально-политическая и человеческая действительность, объективный мир, в котором мы жили, хотя нам было невероятно трудно согласиться с тем, что принцип взаимозависимости судеб вынуждает нас порой отвечать за ошибки и просчеты, совершенные другими, хотя нам было невероятно трудно согласиться с тем, что взаимозависимость судеб означает и зависимость. Взаимную, но все же зависимость. Зависимость, которая представляет долю в крупных успехах, но которая также предъявляет счет за чужие поражения, недоразумения и ошибки.

Ни перед одной нацией в момент возрождения не вставали такие проблемы, как перед поляками. Ни одна страна не подвергалась в момент революции такому глубокому преобразованию, как Польша. Ни в одном другом пункте земного шара перед обыкновенным человеком-патриотом не вставали, казалось, неразрешимые дилеммы — никем не выдуманные, явившиеся порождением истории, а не какой-либо интриги или подлости.

Нет. Боль Польши 1944 года — это не результат интриги, готовя которую «господа в Лондоне курили сигары». Это не дьявольское наваждение, и если какие-то черти там и были, то они действовали не с помощью подкупа, а спекулируя на патриотизме народа, памяти о Мицкевиче, уроках Конрада и горьком опыте самих людей.

Это, конечно, не меняет того факта, что, используя подлинную польскую человеческую и национальную драму, различные мошенники помешивали своими дьявольскими ложками заварившуюся политическую кашу.

Итак, еще раз: Боровица и ее контрреволюция. Польша и ее окопы святой троицы. Третья сторона польской баррикады…

Конечно, когда Одиссеи выходили из дому, они шли не против революции. Они шли в бой за Польшу и твердо стояли на этой позиции. Выступить за Польшу означало выступить за то, что было им известно, за то, что было у них отобрано 1 сентября. Нет, они не боялись изменений. Но именно изменений в рамках этой известной им картины. Однако история, а точнее, попросту польская ситуация (историческая и географическая, социальная и человеческая) требовала огромных изменений, невообразимой для них переделки самих рамок.

Когда они переступали порог родительского, в меру тихого дома, когда вступали на путь активного участия в творении истории, в их сознании наверняка не возникали те вопросы, из-за которых спустя несколько лет, а именно в 1944 году, а потом в 45, 46 и 47-м, они сражались. Вопросы о стенах родного дома, о фундаменте его архитектурно-социальных форм. Они не были против, для них речь шла совсем не в том. Однако именно выход на дому, активная и благородная борьба во имя восстановления содержали в себе зародыш их драмы, а зачастую и личной человеческой катастрофы. Стремясь восстанавливать, потенциально они были контрреволюционны. Такими их сделала жизнь.

Отбросим иллюзии: история потребовала от них капитуляции. Отказа от цели, к которой они стремились. Правда, согласимся с этим, они, возможно, не имели достаточно определенного представления об отличии этой цели от того, чего требует и что предлагает история. Капитуляция была неизбежна. Однако она не обязательно должна была иметь именно ту форму, которую ей придала история. Будущее нации совсем не нуждалось в их словесной капитуляции, в их признаниях в проигрыше. История требовала капитуляции в делах, отказа от одних намерений и полной мобилизации усилий ради достижения других. История требовала позитивной капитуляции, выраженной в дальнейшей творческой деятельности, в борьбе за те цели, которые можно было осуществить, самые важные цели не только для страны, но и для них.

Ибо в том, что заставило их уйти из дому, встать на путь истории, страданий в драмы, заключался не только источник их гибели. В этой заключался и источник спасения. После долгих лет, которые позволяют хорошо понять и нас самих того времени и тогдашних противников, один из них напишет: «Мы знали, что общественный, национальный интерес — вещь для нас бесконечно личная, повседневная, даже болезненная» {252} 252 Jerzy Piórkowski: „Wierność sobie”, „Sztandar Młodych”, nr 173, z 22.VII 1965. . Тогда они были слишком молоды, чтобы углубить сущность своей преданности родине. Интересу они придавали форму, облик, доступный и понятный, не сознавая, что он может остаться тем же самым, но выраженным в ином облике родины. А по сути дела, речь для них шла ведь не о форме, а о самой сущности национального интереса. А эта сущность воплощалась в победе над захватчиками, в возрождении национальной жизни.

История потребовала от них капитуляции, отказа от мечтаний об известной им форме. Однако мы должны понять, что о другой форме они в своей массе не могли мечтать. Боль и горечь разочарования не могли исчезнуть, они должны были стать уделом тех, кто к чему-то стремился и во имя этого служил родине. Разочарования они могли бы избежать, если бы отказались от заботы об общей судьбе. Никакие неприятности не грозили лишь тем, кто ни к чему не стремился и, пребывая в общественно-бесполезной пассивности, заботился исключительно о себе.

Когда сегодня мы присматриваемся к драмам и трагедиям людей третьей стороны польской баррикады — людей, искренне, верно и беззаветно служивших в полную меру своих сил своему идеалу — родине, нам кажется, что многих драм можно было избежать. В самом деле, при внимательном рассмотрении каждый единичный случай представляется именно таким: не необходимым, поддающимся предотвращению. Увы! Анализируя автомобильные аварии, мы тоже констатируем: каждой отдельной аварии могло не быть. Некто X мог иметь новые шины, а некто Y мог осторожнее тормозить. Мы знаем, однако, что в сумме, в общем итоге движения на дорогах в тот день три, а возможно, четыре происшествия должны были случиться. Каждое утро, когда люди и машины трогаются в путь, мы знаем: погибнет несколько человек. Из 10 тысяч автомашин, покидающих гаражи, не возвратится 2—3, из миллиона людей, выходящих на улицу, не возвратятся 13—17 человек. Такова цена, которую мы ежедневно платим за движение. Должна ли, однако, эта неизбежность жертв удержать нас от движения? Должны ли мы не выходить из дому, не выезжать на улицы и дороги? Повторяю: лучше, рискуя, двигаться, чем, сохраняя уверенность, оставаться неподвижным. Лучше ошибаться и идти к своей цели, чем стоять на месте.