Кэтрин Пикеринг Антонова - Господа Чихачёвы [litres]

В 1770‐х годах Николай Новиков на страницах своих журналов «создал галерею социальных типов», многим из которых предстояла долгая жизнь в культурном самосознании России. Среди них выделяется «преданный провинции помещик», которого Белла Григорян описывает в своем исследовании, посвященном эволюции этого «типа» в художественной литературе, как «весьма изменчивую фигуру, чьи обязанности составляют предмет обсуждения, а социальная идентичность лишь формируется», «провинциального помещика, общающегося с единомышленниками, принадлежащими к тому же сословию», «предпочитающего службе заботу о своем поместье» [976] Grigoryan. Noble Farmers. Р. 42, 82, 198. . Этот «тип» десятилетиями шагал по страницам произведений русской литературы и менялся, но в 1820‐х и 1830‐х годах его образ отчасти формировался вымышленными корреспондентами журналов, вроде Брамбеуса, и романами таких писателей, как Фаддей Булгарин.

«Тип» провинциального помещика, ревностно служащего государству, трудолюбиво заботясь о провинции, и «тип», с энтузиазмом писавший в журналы фамильярные и чрезмерно подробные анекдоты об устройстве своего дома и личной жизни, – оба они не могли бы найти более яркого воплощения в реальности, чем Андрей Чихачёв. Сходство столь разительно, что трудно поверить, что естественные склонности Андрея не нашли серьезной поддержки, по меньшей мере в чтении Брамбеуса и Булгарина. Андрей сознательно взялся за перо, чтобы подражать своим героям, и он мог намеренно копировать их стиль, но в этом сходстве есть и нечто большее.

Ирония заключается в том, что создатели и популяризаторы «типа», так напоминающего Андрея, в конечном счете либо от него отказались, либо начали развивать его в совсем иных направлениях, так как полагали, что настоящие провинциальные помещики этому образцу не соответствуют. Но Андрей был человеком из плоти и крови. В 1840‐х годах Брамбеус и его двойники уступили место на страницах журналов и газет реальным людям. Андрей и его единомышленники не просто тратили чернила на рассуждения о ремеслах, зубной боли и чистом воздухе. Они глубоко и искренне верили в свой нравственный и интеллектуальный долг перед империей. Пресса 1820‐х и 1830‐х годов не породила Андрея – в том смысле, что она не сформировала его мировоззрение, но, вероятно, именно эта пресса поспособствовала развитию его склонностей и обеспечила его подходящим словарным запасом и интеллектуальным пространством, газетными колонками, в котором он мог сформулировать то, о чем думал, для себя и для других.

Осип Сенковский сам сочинял многое из того, что наполняло его журнал, но при этом скрывал свое авторство за многочисленными яркими псевдонимами. Фразьер полагает, что Сенковский намеренно вел эту игру, жонглируя образами и трактовками отношений между писателем и читателем [977] Frazier. Romantic Encounters. Р. 52, 71. . С другой стороны, в заметке, напечатанной в «Земледельческой газете» в 1846 году, Андрей решительно настаивает, что все статьи должны быть подписаны подлинными именами авторов, причем указывать следует не только имя, но и адрес. Поскольку его задачи были более прагматичными и значительно проще целей писателей-романтиков, он побуждал корреспондентов периодических изданий снять маски, чтобы заинтересованные читатели могли вступить в дискуссию с авторами. «Как бы это хорошо», писал он, если бы читатели могли больше доверять писателям и те, кто при обычных обстоятельствах вряд ли когда-нибудь встретится, могли бы познакомиться по переписке и, возможно, даже сблизиться [978]. Шли годы, но Андрей не изменял своим убеждениям: в 1848 году он опубликовал другую статью, озаглавленную «Об общем дворян участии в „Земледельческой газете“» [979] Об общем дворян участии в «Земледельческой газете» // ЗГ. 1848. № 98. С. 781–782. , а к концу своей журналистской карьеры, в 1865 году, еще одну – «Заочное знакомство (о передаче писем от сотрудника к сотруднику – через редакцию)» [980] Заочное знакомство (о передаче писем от сотрудника к сотруднику – через редакцию) // ВГВ. 1865. № 1. С. 64–67. . В ней Андрей с уверенностью человека, который публикуется уже два десятка лет, называет товарищей-корреспондентов «сотрудниками», а не «дворянами»; то есть к этому моменту он воспринимает журналистику как свою профессию.

Рассуждая о возможности познакомиться и даже близко подружиться, переписываясь с кем-либо по поводу журнальных статей, Андрей опирается на собственный опыт. Его добрый друг, астраханский помещик Владимир Копытовский, с которым Андрей оживил систему «почтовых сношений», заброшенную после ссоры с Яковом, и который называл Андрея «милым братом», никогда с Андреем лично не встречался. Сохранились и другие письма от читателей, да и сам Андрей писал некоторым журналистам-любителям, работой которых восхищался. Он также обильно украшал свои номера «Земледельческой газеты» пометками и одобрительными надписями (например, «весьма полезная статья» и «отлично-хорошая статейка»), словно не читал, а беседовал с авторами статей.

В 1850 году Андрей получил письмо от Александра Дураковского из Псковской губернии, который только что вступил на «поприще сельского хозяйства» в имении, унаследованном от отца. Он хотел получить совет о том, как «заводить новые хозяйственные постройки» в усадьбе и как «ознакомливать крестьян своих с всевозможными ремеслами», в особенности по изготовлению «решет», то есть ткацкому мастерству, о котором Андрей незадолго до этого писал [981] ГАИО. Ф. 107. Оп. 1. Д. 99. Л. 82. . Другое письмо было написано неким Елисеем Мочалиным, назвавшим себя «внуком» Андрея. То ли он имел в виду значительную разницу в возрасте, то ли этот Елисей был сыном крестника Андрея, а потому связан с ним узами не крови, но веры. В любом случае Елисей Мочалин был еще одним преданным читателем «Земледельческой газеты», разделявшим глубокую озабоченность – и конкретные идеи – Андрея по поводу общественной жизни; он даже писал c той же витиеватостью. Иными словами, оба были детьми одной и той же провинциальной культуры, взращенными на сочинениях Булгарина и подобных ему писателей [982] См., например: Там же. Д. 103. Л. 275. .

В апреле того же 1850 года Андрею написал Николай Черепанов, близкий друг Якова, поведавший, что Булгарин является и его любимым писателем, но что ему все же больше нравятся сочинения самого Андрея: «…но ваше письмо превосходит все его сочинения для меня в приятности слога и занимательности, и за ваши труды на счет описания Ковровского уезда, многие и многие почтенные особы скажут вам, спасибо». Он благодарил Андрея за одолженные ему книги, особо отметив, что, хотя шестая часть мемуаров Булгарина и не печаталась в газетах, он смог прочитать ее в Библиотеке для чтения [983] ГАИО. Ф. 107. Оп. 1. Д. 99. Л. 80–80 об. .