Кэтрин Пикеринг Антонова - Господа Чихачёвы [litres]

Во многих дневниковых записях Андрея дети, несомненно, являются важным элементом его идеализированного образа деревни: «Воздух и погода столь заманчивы что нехотя направляешь шага на балкон, опускаешься к часам безо всякой цели – туда сюда – дышишь первым весенним воздухом любуешься на открытым воздухе малютками детьми время летит» [782]. Сколь бы ни казались приукрашенными эти идиллические картины, описанные в частном дневнике, предназначенном лишь для семейного чтения, вряд ли они являются плодом фантазии Андрея. Они, с одной стороны, прекрасно вписываются в созданный Андреем идеальный образ провинциальной жизни, а с другой – доказывают, что он как минимум наслаждался такой домашней жизнью, очень непохожей на некоторые более известные мемуары пореформенных лет, авторы которых вспоминали свое пришедшееся на 1830‐е годы детство и отцов, чаще всего отсутствовавших (а если и присутствовавших, то тиранивших домашних) [783] См. мемуары Сергея Аксакова (Семейная хроника. Детские годы Багрова-внука. М.: Гослитиздат, 1958), где описывается еще одна мать, варившая варенье, разъезжавшая с визитами, но также «ведшая со своими детьми эмоциональную войну на выживание» ( Kelly . Refining Russia. Р. 7). О детях, воспитанных в гораздо менее тесном контакте с родителями, см.: Бокова В. M., Сахарова Л. Г. Институтки: воспоминания воспитанниц институтов благородных девиц. М.: Новое литературное обозрение, 2001; Чарская Л. А., Коваленко С. А. Записки институтки. М.: Республика, 1993; Engel B. A., Rosenthal C. N. Five Sisters: Women against the Tsar: The Memoirs of Five Young Anarchist Women of the 1870s. Boston: Allen & Unwin, 1987; Кропоткин П. А. Записки революционера. М.: Мысль, 1966; Врангель Н. Е. Воспоминания: от крепостного права до большевиков. М.: Новое литературное обозрение, 2003. .

Однако Алексей далеко не всегда был безупречным или особенно многообещающим учеником, и Андрей отводил в своей образовательной программе важное место дисциплине и даже физическому наказанию: «Я Алексеем Андреевичем был очень недоволен: ибо он смеялся в классе и учителя не слушался и я принужден был связать для него пучок розог» [784]. Хотя временами Андрей пишет о том, что на их уроках Алексей прекрасно себя показал («Алеша учился во весь день хорошо»), чаще всего он просто отмечает: «…уроки Алеше», – а более подробные записи практически всегда сообщают о непослушании или отсутствии прилежания: «Алеша плохо учился в гостиной… Алеша учился потупее вчерашнего… Алеша в шапочке за гримасы противу меня сделанные». Однажды Андрей надел сыну «шапочку» в наказание за то, что «сестрице не давал ватрушечки» [785] В этой записи говорится не только о том, что в тот день Алеша хорошо учился, но и о том, что, пока Наталья ездила в Москву, Андрей так сильно заскучал, что «5 раз» сыграл с няней детей в «дураки», и также что Алеша «работал… в саду лопаточкой». ГАИО. Ф. 107. Оп. 1. Д. 54. Л. 21 об. – 22 об.; Там же. Л. 10, 20 об., 23, 24, 27–28 об. Алексей был способным учеником. Копия экзаменационного табеля свидетельствует о том, что он выдержал испытания на низший чин Табели о рангах 28 ноября 1844 года. Экзаменовали его в Шуйском уездном училище, а табель подписан Иконниковым, который также был близким другом родителей Алексея. Оценки таковы: 1. Катехизис – вполне хорошо; 2. Русский язык – превосходно; 3. Русская и всемирная история – хорошо; 4. Арифметика – очень хорошо; 5. Геометрия – удовлетворительно; 6. География – вполне удовлетворительно; 7. Каллиграфия – вполне хорошо; 8. Черчение – хорошо. ГАИО. Ф. 107. Оп. 1. Д. 90. Л. 2. .

Несмотря на множество признаков того, что Алексей не хотел или не мог следовать по стопам своего отца и становиться мыслителем или интеллектуалом, временами накатывавшее на Андрея разочарование в успехах мальчика, по-видимому, всего лишь побуждало его прилагать новые усилия в этом направлении. После того как в 1837 году Алексея отослали в московскую школу, Андрей продолжал жадно следить за его успехами, о чем свидетельствует дневник Натальи 1842 года, где она отмечает, как часто Андрей посещал школы, где учились дети, и даже экзаменовал учителей и однокашников Алексея [786] Там же. Д. 83. .

Представление о том, чего именно опасался Андрей, когда Алексей покинул семейный круг, дает список «отцовских» советов, составленный накануне первого отъезда мальчика из дома в 1837 году, чтобы тот в будущем мог с ним сверяться [787]:

Вот тебе, мой милый Алешенька, мое отцовское приказание:

1) Всегда надейся на Бога. И в церковь ходить не ленись.

2) Слушайся наставников.

3) К наукам прилежай и не шали.

4) С шалунами не знайся.

5) Дружбой хороших товарищей дорожи [788] Там же. Д. 128. Л. 13. К этому Чернавин прибавил: «Папинькины наставления помни дорогой мой, милый Алешинька; и пиши к нам возможно чаще. Дядя твой Яков Чернавин». .

В этом списке «отцовских приказаний» первое место отводится смиренному принятию религиозных ценностей, а второе – тому, чтобы войти в хорошую компанию (что, вероятно, должно было помочь достичь первой цели). Отсылая сына в Москву, Андрей больше всего боялся, что жизнь в этом городе дурно отразится на набожности или нравственных устоях сына. Для Андрея моральная сторона воспитания всегда была по меньшей мере столь же важной, как и усвоение новых знаний, и из приведенного списка ясно, что, отсылая Алексея в школу в надежде, что там он получит более разностороннее и глубокое образование, чем Андрей мог дать ему дома, а также приобретет важные связи, отец все-таки опасался, что в Москве светский характер образования будет угрожать заботливо внушенным Алексею нравственным устоям, которые Андрей считал необходимыми для сознательной взрослой жизни.

В первый год независимой взрослой жизни Алексей вел третий дневник, но и здесь ожидания отца (и уверенность, что Андрей прочитает эти записи, как он читал все, что сын писал ранее) определяли содержание записок, оставаясь мерилом нравственности, с которым молодой человек сверял все свои поступки. Хотя в момент написания этого дневника Алексею было двадцать два года и он служил в армии в Вильно, многие записи выдают явно детские интересы («Василий Андреевич прислал мне конфет и стакан чудесного мороженого»; в другой раз Алексей сопровождал товарища на бал в одолженной у дяди открытой коляске, «чтобы посмотреть иллюминацию») [789].

Воспринимая дневник в первую очередь как средство общения с родителями, а не как пространство для частных размышлений, Алексей тщательно записывал туда свои скромные расходы вплоть до последней копейки. Служба в гусарском полку была дорогим удовольствием, и Алексей прекрасно понимал, что Андрей и Наталья урезают свои расходы, чтобы заплатить за его мундир и снаряжение в надежде, что в этом полку Алексей заведет полезные знакомства [790]. Равным образом он всегда заботливо фиксировал каждый случай, когда проявлял почтительное внимание к своему родственнику и покровителю, «дядюшке» генералу Павлу Яковлевичу Купреянову, а также случаи, когда генерал одобрял его поступки. Алексей также рассказывал о церковных службах, которые посещал каждое воскресенье и по праздникам, о письмах домой в Дорожаево, которые обычно писал по понедельникам, и даже отмечал то, что либо не участвовал в игре в карты (обычно играли на деньги во время светских собраний), либо играл с дамами на очень маленькие ставки: «Весь вечер мы пробыли у Вас. Сем., у него были Ив. Ив. Соколов и Вас. Андр., они все играли до 2-х ч. ночи в карты, а я посматривал» или «Мы вчетвером играли в преферанс по копейке меди и я выиграл более 35 коп. сереб.».