Адель Алексеева - Долгое эхо. Шереметевы на фоне русской истории

Говорил о тайной свадьбе графа и Соловушки в этом доме.

Граф во власти воспоминаний. Он в полудреме – и, кажется, видит перед собой предков. Анна Петровна, жена фельдмаршала. Ей диктовал Борис Петрович свое завещание:

«Жену мою Анну Петровну благословляю образом Пресвятой Богородицы, нарицаемыя „Не рыдай мене, мати“ греческого письма, оклад с чернью, с небом, и вручаю весь мой дом с вотчины, с поместья и пожитками. И владеть ей всем, и детей содержать в страхе Божием и в науке».

А еще Шереметев повторял главные наставления династии:

– Помогайте людям, солдатам, крестьянам, вдовам, сиротам.

– Не живите себялюбивой жизнью.

– Берегите Россию, не трогайте русский народ: это вам не шведы.

– И помните: Бог сохраняет всё! Награда за добрые дела ждет на небесах…

…В XX веке дом разросся, хозяев уплотнили, квартиры стали сдавать внаем, конечно, за ничтожную плату. Квартиранты, дальние родственники, случайные знакомые… Дом всегда был полон гостей, званных и незваных. Множество комнат, и в них множество людей, старых, бедных, да и просто приживалок. Кого только там не было! Бог весть откуда они брались… Было существо по имени Персида – немолодая женщина венгерского происхождения. Она постоянно влюблялась и молодилась. Более других вздыхала она о Борисе Сергеевиче, авторе романса на слова Пушкина «Я вас любил, любовь еще, быть может, в душе моей…» Сядет дама за фортепьяно и запоет несвежим голосом:

У нее был дикий романс «Коламфуз-Коламсмер». Беспокойные, навязчивые, вздорные жильцы бранились, но их никто не гнал, их кормили, привечали. А у бабушки для всех находилось слово утешения. Это была благотворительность, но не показная, а настоящая.

Борис Сергеевич – «настоящий Адонис» – был главным смотрителем Странноприимного дома. На внешности, манере говорить до последних дней лежал отпечаток d’un grand seigneur… Однажды, собрав вокруг все семейство, он спел знаменитый романс на слова Пушкина и – потерял сознание…

Елена читает деду поэму Козлова о Наталье Борисовне:

Чу! Прислушаемся и мы, читатели XXI века… Из окон наугольного дома раздаются какие-то голоса. За роялем сидит то ли Сергей Дмитриевич, то ли молодой Николай Петрович… И вдруг – неужели? – дуэт графа и Соловушки… Граф замер…

…Уже совсем темно. В доме стихло – и слышится грохот на лестнице. В ворота и в дверь одновременно что есть силы стучат. Елена испуганно взглянула на деда и выбежала из комнаты. Там было полно людей – красноармейцы, бабушка, сестры Анна и Мария, медсестра…

– Есть в вашем доме оружие? – громыхнул басовитый голос над головой лежащего в креслах Сергея Дмитриевича.

Граф чуть приподнял голову и, глядя на красноармейцев с легкой усмешкой, спросил:

– Вам какого века оружие?.. Арбалет, лепаж, секиру?.. Или охотничье ружье?.. Показать мою коллекцию, Микола!..

Красноармейцы притихли – на них все увиденное произвело, видимо, сильное впечатление. И решили удалиться…

Тот вечер был все же необыкновенный. Стемнело, электричества давно не было. Горели свечи на столе, близ зеркала – и в зыбком свете их двигались какие-то тени, то взмывая к потолку, то отражаясь в зеркале… Тени и призраки…

Графу примерещилась танцующая фигура женская и рядом человек со скрипкой… Звуковая галлюцинация? Или образ танцующих Пашеньки и Тани?.. Казалось, откуда-то из очень далекого далека доносится песня «Вечор поздно из лесочка я коров домой гнала…» Они, они еще обитают в круглой зале, они – как бы увенчанные, с венцами на голове… Сладкое эхо.

О, власть былых веков, прошлое сильнее нынешнего черного колеса…

Впрочем, не только ду́хи, тени, звуки жили в этом доме. Следующим днем, даже утром, из Введенского Мария прибежала к отцу со счастливым лицом и, радостная, показала письма от мужа.

– От Саши! Из Кутаиси, папа!

Между ними было особенное духовное родство. Марья (так называл ее отец) была любимой дочерью графа. Да и мужа ее, Александра Гудовича, Шереметев тоже уважал: тот сумел перестроить Введенский деревянный дом полностью, сделал его каменным, там любил бывать и старый граф, он сиживал под огромным деревом и о чем только не рассказывал Марьиным детям.

Гудович получил назначение ликвидировать мятеж в Кутаиси, она уехала с ним, писала письма. А вернувшись, захотела прочесть отцу! В феврале 1917 года она писала:

Милый Папа.

Благодарю тебя горячо за письма и за сообщенную мне тобою телеграмму к Пуришкевичу. Очень радуюсь тому, что ты поделился ею со мной и очень благодарю тебя за это. Саша выехал по делам службы в Тифлис и вернется через несколько дней. Варенька постепенно поправляется от своей болезни. Белок опять пропал совершенно, но доктор говорит, что нужно долго выдерживать ее на молоке, чтобы болезнь не повторилась и затихла. У маленьких сегодня большая радость. Повар принес маленького барашка… Радуюсь, что ты чувствуешь себя хорошо и бодро. Лучшим показателем этого служит то, что ты бываешь на заседаниях в Госуд. Совете [10] C. Д. Шереметев в это время председательствовал в Государственной Думе, которая заседала в его дворце на Воздвиженке. и выдерживаешь даже два заседания в день, как в день открытия. Как дорого было Пуришкевичу получить твой горячий отклик. Таким людям нужна теперь поддержка. По твоим последним письмам, милый Папа, я вижу, что ты, несмотря на все тяжелое и гнетущее, что окружает нас теперь внутри страны, исполнен бодрости и силы духа. Ты и меня зажег своим подъемом. В достойном конце я никогда не сомневалась, но мучительно хочется, чтобы свет просиял скорее и чтобы мы были, наконец, освобождены от бесконечной мути, которая накопляется внутри страны. Довольно темных личностей, которые сменяют один другого.

Обнимаю тебя очень крепко и прошу твоего благословения, милый Папа, и еще раз благодарю тебя за письма. Очень удивилась известию о болезни Дмитрия. Как это должно быть неприятно и с чего же это могло все приключиться.