Алла Краско - Три века городской усадьбы графов Шереметевых. Люди и события

В начале 1820-х годов по инициативе тогдашнего министра народного просвещения адмирала А.С. Шишкова Куницына и некоторых других профессоров Лицея, Университета, Благородного пансиона Главного педагогического института уволили за вольнодумство, которое они прививали студентам. Куницын, обладавший, по словам ректора Университета П.А. Плетнева, характером твердым и благородным, вынужден был перейти на частную службу к графу Шереметеву и вполне преуспел на этом поприще.

Никитенко благодаря заступничеству некоторых близких графу людей, в том числе и Василия Андреевича Жуковского, в октябре 1824 года все-таки получил вольную. Он закончил историко-филологический факультет в Университете, преподавал на кафедре русской словесности, получил степень доктора философии, сотрудничал во многих журналах и сделал успешную карьеру на государственной службе, став цензором в ведомстве МВД.

В его «Записках» предстает не только его собственная жизнь, но и беспомощность молодого Д.Н. Шереметева перед лицом своего богатства. Многие люди жили за его счет, и, скорее всего, именно тогда возникла широко известная в России поговорка «Жить на шереметевский счет».

Почему граф Дмитрий Николаевич неохотно отпускал на волю своих крепостных, даже самых способных? Возможно, свою роль здесь играла одна черта его характера, подмеченная Варварой Петровной Шереметевой: «…Он очень добр, но в то же время, говорят, нет ничего более трудного, как что-либо у него просить; если у него просят, он ничего не делает, но если ему говорят, чтобы он непременно сделал – он сделает. Все, что я говорю о нем, может дать подумать, что он прост, совсем нет. У него есть ум, но это, как мне кажется, его воспитание. Судите сами: те, кто должен был за ним следить с 2 до 18 лет, брали на его воспитание и содержание 700 рублей, и при всем этом он говорит только по-французски, и… это его огорчает».

Возможно, объяснением истории с Никитенко и других подобных историй являлось убеждение многих владельцев крепостных, в том числе и Шереметевых, что несвобода художника – это защита его самого, что его владелец, подобно отцу, лучше знает, что надо его чаду.

Один наблюдательный иностранец писал о крепостных мастерах: «Многие русские художники, рожденные во славу своему Отечеству …кончали тем, что меняли культ муз на культ Бахуса, из храма Аполлона отправлялись в кабак». Талантливые крепостные мастера были востребованы и внесли огромный вклад в развитие многих областей искусства, но психологически они страдали от ощущения несвободы и оттого приходили «в храм Бахуса», сходили с ума, рано умирали от болезней.

Бывали случаи, когда граф Дмитрий Николаевич отпускал своих людей на волю. Так, в 1818 году был освобожден от крепостной зависимости художник-миниатюрист и акварелист Михаил Зацепин (ученик Ивана Аргунова) и некоторые другие.

Варвара Петровна Шереметева записала в своем дневнике: «…При всем этом говорят, он чрезвычайно добр, более чем на 100 000 рублей у него пенсий, много детей воспитывается на его счет, я нахожу его несчастным, но такова уже судьба этого человека!»

О его доброте и чувстве сострадания свидетельствует и такой его поступок. В 1824 году по его приглашению в больничном флигеле Фонтанного доме поселился доктор Кавалергардского полка Рейнгольд «для пользования его служителей», ему платили за эту работу 3 тысячи рублей в год. В 1830 году, во время эпидемии холеры, граф Дмитрий Николаевич предоставил свой дом в Москве на Воздвиженке для «призрения бедных» и за свой счет обеспечивал их содержание. Особым письмом на имя главнокомандующего Москвы князя Дмитрия Голицына граф Шереметев писал, что благодарит «…за великую честь и удовольствие», которых он удостоен от московских властей, приобщивших и его «к числу соотчичей, подающих в столь тяжкую годину помощь страждущему человечеству».

Граф Д.Н. Шереметев тратил значительные суммы на выплату пенсий разным людям – родственникам, служащим и членам их семей или просто тем, кто сумел убедить графа в своем бедственном положении. Кто-то получал помощь деньгами, кто-то пользовался бесплатным жильем в московских и петербургских домах, кого-то он соглашался принять вне очереди в одну из шереметевских богаделен.

В 1835 году случилась история, которая стала широко известна в России и отчасти проливает свет на внутрисемейные отношения между графом Шереметевым и Уваровыми. В конце этого года в петербургских великосветских гостиных заговорили о новой сатире «На выздоровление Лукулла», написанной поэтом Александром Пушкиным.

Хотя при публикации автор и сделал подзаголовок «Подражание латинскому», но многие знали, что истинным «героем» памфлета был Сергей Семенович Уваров, министр народного просвещения и ярый враг поэта, примкнувший к тем, кто уже начал травлю Пушкина. Будучи председателем Главного управления цензуры, Уваров в журнале «Сын Отечества» позволил себе резко раскритиковать только что вышедшую из печати «Историю Пугачевского бунта», которая так много значила для Пушкина. Уваров назвал пушкинское сочинение «мертворожденное дитя». В Дневнике поэта в одной из записей за февраль 1835 года читаем: «…Уваров большой подлец. Он кричит о моей книге как о возмутительном сочинении… Кстати об Уварове: это большой негодяй и шарлатан. Разврат его известен. Низость до того доходит, что он у детей Канкрина на посылках. Об нем сказали, что он начал тем, что был б.., потом нянькой, и попал в Президенты Академии наук. Он крал казенные дрова,… казенных слесарей употреблял в собственную работу». Эта характеристика через полгода перейдет в памфлет «На выздоровление Лукулла».

Граф Сергей Семенович Уваров

Многим в обществе были известны некие события, непосредственно вызвавшие появление этого стихотворения, прозвучавшего как пощечина, – тяжелая болезнь неженатого и бездетного графа Дмитрия Николаевича Шереметева. Он находился в Воронеже, где осматривал свои имения. Когда Петербурга достигли слухи о его тяжелой болезни и даже возможной скорой кончине, забеспокоились многие. Состояние графа Шереметева было огромно: ему принадлежало более 100 000 душ крестьян. В случае его смерти главными претендентами на наследство становились его двоюродные братья и сестры, дети родной тетки по отцу графини Варвары Петровны Разумовской. Одна из двоюродных сестер, графиня Екатерина, была замужем за С.С. Уваровым. Узнав о смертельной болезни графа, Сергей Семенович поспешил в Фонтанный дом, чтобы лично проследить за действиями должностных лиц по охране имущества своего умирающего родственника. Эта поспешность стала известна в городе и вызвала много толков. Пушкин в своей сатире, намекая на слухи о прежних неблаговидных поступках Уварова, вложил в уста своего «героя» такие слова: