Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

Но мы знали несколько случаев, что юноши, окончив французский лицей, могли поступить в университет только вольнослушателями. Держать экзамен прямо на аттестат зрелости, как во всем мире, в Бразилии невозможно, ибо, как мне сказали, тогда не было бы никакой гарантии, что поступали бы молодые люди, хоть сколько-нибудь подготовленные, ибо все дипломы в средних частных заведениях можно было бы приобрести за деньги. Что это было так, подтверждается и классом Жоржа: за полгода до окончания им лицея, Редерс предупредил родителей двух учеников, что их сыновья не смогут сдать выпускных экзаменов, и посоветовал перевести их в другой лицей; так и было сделано, и в новом лицее они оказались из первых. Удивляться этому не приходится, ибо в средних учебных заведениях полагалось всего четыре дневных урока, и на дом обычно уроков не задавалось. Вместе с тем, педагогический персонал в массе был очень невысокого уровня с профессиональной и с моральной точки зрения. Сплошь да рядом приходилось читать про обнаружение преподавателей с подложными дипломами, а то и случаев выдачи в средних учебных заведениях дипломов об их окончании за более или менее высокую плату.

Во всех этих гимназиях были правительственные контролеры, «фискалы» (буквально — представитель фиска), но обычно их функции сводились к получению традиционных взяток с содержателей этих школ. Преподаватели тоже часто брали за то, чтобы пропустить на экзаменах своих учеников. Мне, например, рассказывал наш соотечественник Сахаров, ставший профессором высшей технической школы Макензи, что ему не раз предлагали взятки и его ученики в средних учебных заведениях, да часто приходилось слышать про подобные факты и от других лиц; кроме того, все признавали, что, будучи заинтересованы привлечением в свои школы возможно большего числа учеников, содержатели их потворствовали им во всем. Мне известен случай, что директор сравнительно хорошей школы отказался исключить ученика-хулигана, на чем настаивал преподаватель, из опасения, что за ним уйдут из школы трое его родственников. Напомню, что столь позорное у нас обозначение фискалом доносчиков в школах, осталось от позаимствованного Петром Великим из Испании и Португалии института фискалов, недолго у нас, впрочем, продержавшегося.

Как преподаватели, все эти лица были тоже очень слабы; большинство из них ничего своего в преподавание не влагало, а учили по учебникам, причем вычеркивали только большинство текста. Когда внук был в младших классах, меня поразило громадное число имен и дат в его учебнике истории, причем, однако, ничего, кроме этого в книге не было; потом оказалось, что не менее 9/10 текста учить не было нужно. Большинство этих учебников было составлено по европейским образцам, однако, часто без всякого соображения, что в них имеет значение для Южной Америки. Впрочем, это же надо сказать и про высшие учебные заведения, в которых громадное большинство учебников были иностранные, опять же во многих случаях мало применимые к Бразилии. Поздние мне пришлось слышать рассказ нашего соотечественника Бондаря, эмигранта с 1905 г., получившего агрономическое образование во Франции и приехавшего в Бразилию преподавателем в сельскохозяйственный институт в Пирасикабе. Его специальностью была борьбе с вредителями растений, но никаких материалов по ней он здесь не нашел, кроме французского учебника, по которому здесь все учились. Однако, из 600 вредителей, указанных в нем, только один существовал в Бразилии — это была обычная домашняя муха. Пришлось Бондарю взяться самому за изучение местных вредителей с самых азов, а ведь это было всего 30 лет тому назад.

Оставлю пока народное образование, к которому мне придется возвращаться еще не раз, и вернусь к нашей квартире. После французских цен наемная ее плата — 350 мильрейсов (или около 315 франков), показалась нам грошовой, да и вообще жизнь была тогда недорогой. Еда — гораздо более сытная, чем во Франции, обходилась нам около 100 мильрейсов в месяц на человека, но надо сказать, что мясо было обычно неважного качества, а хорошее масло было тогда почти невозможно достать. Нормально бразильянцы ели масло в жестянках, и уже при нас оно уступило место свежему маслу, впрочем, и посейчас часто неважному. В 1936 году хлеб ели почти исключительно в городах, да и то только люди состоятельные, а массы заменяли его рисом с бобами, которые и сейчас еще являются основой их питания. Пшеница вполне может возделываться даже в штате Сан-Пауло, не говоря уже про штаты более южные, но и теперь еще почти вся мука ввозится из заграницы, преимущественно из Соединенных Штатов, и обходится очень дорого. Бразилия богата самыми разнообразными фруктами (с овощами дело обстоит хуже), и такие, как бананы, апельсины, манго и мамоны (папайя — в испанских странах) имеются во всей стране, но яблоки привозятся, и они дороги, а вишни, например, продаются поштучно. И фрукты, и овощи до войны были очень дешевы, теперь же, наоборот, сильно вздорожали. Обычно это валят на инфляцию, но, если обратить внимание на то, что в «интерьере» цены в несколько раз ниже, чем в крупных центрах, надо признать, что кроме инфляции и затруднений в перевозке грузов, большую, и вероятно, главную роль в повышении цен сыграла монополизация торговли в руках спекулянтов.

Насколько цены возросли, приведу пример, что квартира, вроде нашей на Franga Pinto, теперь стоит 3000–3500 мильрейсов, т. е. в 8–10 раз дороже, а продовольствие обходится нам уже не 100, а 450 мильрейсов в месяц на человека. Если такое повышение цен на квартиры в больших городах объясняется их быстрым ростом и тем, что за годы войны мало сравнительно строилось новых зданий, то вздорожание продовольствия гораздо менее объяснимо, и для этого приходится даже прибегать к цифрам (правда, как и все бразильские статистики, довольно сомнительными), якобы доказывающим, что за последние 10–15 лет здешнее сельское хозяйство производит меньше, чем раньше. На этом я покончу пока с экономическими вопросами и отмечу только, что особенно в первые годы по приезде в Бразилию мне не раз приходилось задаваться вопросом, как может жить на свои грошовые заработки рабочий люд, обычно здесь многосемейный. У меня создалось, впрочем, впечатление, что в самом Сан-Пауло в этом отношении сейчас положение несколько лучше, ибо заработная плата здесь тоже росла очень быстро, но вне больших городов она остается крайне низкой.

Наладив эти дела, я взялся за исполнение возложенного на меня Главным Управлением Красного Креста поручения — ревизию деятельности уполномоченного его по Бразилии Иванова. Назначен он был по рекомендации протоиерея Изразцова, но деятельность проявил слабую, и притом вызвавшую разнообразную критику. Выяснилось, что и он, и его жена были в России оперными певцами, но провинциальными (хотя он и утверждал, что пел в Петербурге в летней опере на Офицерской под фамилией Княжич). В Сан-Пауло они открыли школу пения, и, по-видимому, у них было немало учеников. Проверил я всю отчетность Иванова, и она оказалась в порядке, нарекания на него с этой стороны по всем данным были обычным беженским обвинением против всех, у кого на руках имелись общественные деньги. Однако Иванов оказался очень маленьким человеком, и притом с типичной амбицией второстепенного актера; с массой Сан-Паульского беженства он был в натянутых отношениях, будучи обижен критикой артистической части какого-то вечера, устроенного им. Не помню, что его так задело, но, кажется, главным образом то, что увидели в ней саморекламу, ибо в ней участвовали главным образом его ученики. Мне было поручено в Париже выяснить, кем можно было бы заменить Иванова, но я никого другого, желающего заняться этим делом, не нашел, и написал, что и вообще не вижу почвы для развития здесь деятельности Красного Креста.