Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

В этом отношении восстановление парламента, с его медленной процедурой, было, несомненно, полезно, ибо дало возможность заинтересованным лицам заблаговременно указывать на слабые места законопроектов. О том, как подобные дела решались при Варгасе, укажу один пример, с которым мне пришлось познакомиться. Кадастра недвижимости в Бразилии, по-видимому, никогда не было, и права собственности на нее были очень неопределенными. Поэтому был опубликован, не знаю только, какой властью, декрет, требующий, кажется, в месячный срок, чтобы все владельцы недвижимостей в Сан-Пауло зарегистрировали их в Префектуре. Я случайно узнал об этом через полгода и сряду побежал исполнять это требование, ибо за неисполнение полагался крупный штраф; еле нашел я отдел, где надо было сделать это заявление, но там мне сказали, что они еще не начали их прием и велели наведаться через несколько месяцев. В результате после нескольких новых отсрочек, приблизительно еще через год, по установленному за это время порядку, дошла очередь до нашего участка города, но оказалось, что, кроме меня, это заявление пришел делать еще только один домовладелец и тот, как и я, иностранец. Вообще мне позднее пришлось не раз слышать совет, не спешить с исполнением новых законов, ибо они могут еще быть или видоизменены или совсем отменены.

В январе 1937 г. начались разговоры о постройке русской церкви и первоначально я принимал участие в обсуждении этого вопроса. Через несколько лет она и была построена на rua Tamandare. Проект ее был составлен архитектором Трофимовым, окончившим также археологический институт, в стиле новгородско-псковских церквей. Позднее Трофимов был настоятелем церкви в Рио, также построенной по его проекту. Деньги на покупку участка для церкви в Сан-Пауло и на возведение ее здания дал Изразцов (под закладную, кажется, из 6 %) и Сан-Паульские сирийцы; собственно русских денег собрано было немного.

Вообще первое время я принимал участие в церковных делах и познакомился с наиболее активными членами прихода. Кроме Мержеевского ими были двое сравнительно молодых людей — Вишняков и Барановский — на последнем, секретаре Совета, в сущности, все и держалось. Вишняков не умел связать двух слов и, тем не менее, всегда председательствовал в приходских собраниях, в которых всегда правда бывало очень мало народа. Не раз возникал тогда вопрос об избрании в Совет новых членов, но ничего из этого не выходило, ибо ни разу не удавалось найти людей, которые и могли бы, и желали бы отдать церкви часть своего времени. Это отсутствие людей было и основным ответом владыки, когда его убеждали в необходимости обновления Совета. Мне не раз приходилось слышать уверения в нечестности членов Совета, но это мне кажется было ни на чем не основано; мне же лично казался совершенно недопустимым тот индифферентизм, который наблюдался в церковных кругах ко всему, кроме чисто богослужебных вопросов; не было при церкви ни школы, ни благотворительного общества, ни сестричества, и когда о них говорили, то получался ответ, что сами русские этими вопросами не интересуются. Единственное, что устраивалось под эгидой церкви — была елка для русских детей, в чем первые годы принимала участие и Марина. По-видимому, однако, приходский Совет интересовался елками лишь потому, что от пожертвований на них оставалось каждый раз по несколько тысяч мильрейсов, которые и шли на усиление приходской кассы.

Возможно, что именно это безразличие здешних церковных деятелей ко всему не чисто церковному было причиной того, что много русских ушло в баптизм. На это мне жаловался не раз епископ, но дальше жалоб не шел, а его духовный авторитет был всегда невелик и не поднимался его проповедями, которых по слабости его голоса почти никто не слышал, а многие из слышавших, повторяю, удивлялись тому, что главной их темой были нападки на евреев, врагов нашего Спасителя.

За несколько месяцев еще до Рождества выписали мы из Парижа русские диски для подарка знакомому. Хотя они были отправлены почтовой посылкой, однако, шли они чуть не 4 месяца, и я получил их только в конце февраля. Получка их на почте заняла у меня целое утро, и то я получил их только потому, что мне предложил помочь один из мелких служащих, конечно, за небольшую мзду. Пришлось мне стоять в хвосте, даже при этой помощи, не то у 4, не то у 5 окошечек. Вообще после Европы бразильская почта не раз приводила нас своей беспорядочностью в величайшее изумление и надо признаться, что ее недостатки не исправляются, а только увеличиваются. Сейчас создалось положение, что в самом Сан-Пауло письма разносятся часто через 3–4 дня после их прихода в город. Корреспонденция из Рио-де-Жанейро (тогда 8, а теперь 12 часов по железной дороге) идет нередко 5 дней; при этом отмечу, что на окраинах Сан-Пауло письма не разносятся, и всем, у кого более или менее значительная переписка, надо иметь свои почтовые ящики на центральной почте. Сейчас не слышно жалоб на выбрасывание почтальонами писем в пустыри или на продажу ими журналов, но во время вой ны в газетах часто появлялись письма с жалобами, что американские иллюстрированные журналы, вроде «Life» продаются в магазинах, хотя на них напечатан адрес абонента, которому они предназначались; прекратилось это только тогда, когда на этих экземплярах издательства журналов стали печатать, что они не предназначены для торговли. [102] Впрочем еще в 1951 г., когда я пошел говорить в Муниципальной библиотеке о непорядках в получении заграничных журналов, заведующий этим отделом мне ответил, что из этих журналов столько пропадало, что они перестали на них подписываться и покупают отдельными номерами в местных магазинах. По этому поводу я однако узнал, что так как казенные учреждения платят с большим опозданием, то и библиотека получает лишь те номера, которые не раскупила частная публика.

Лично я тогда не дополучил многих номеров. Был я в свое время абонирован и на «Последние Новости» и, хотя про торговлю ими и не слышал, но часто получал мои еженедельные их пакеты не от почтальона, а из самых неожиданных мест, куда их доставляли по ошибке; иногда это бывало из совсем других районов города. Вину этого иногда сваливали на цензуру, которая официально не существует, но фактически не прекращалась ни при одном режиме. Вскоре после нашего приезда я увидел у одной знакомой пачку различных французских журналов, и оказалось, что она получила их от одного цензора, русского иммигранта, который предложил ей приносить все, что она пожелает. Через несколько лет, когда я уже писал в «Estado de S. Paulo», ко мне обратился заведующий русской библиотекой с просьбой помочь ему в получении пакета книг, застрявших в «Deip» (Departamento Estadial de Impressa e Propaganda) [103] Департамент печати и пропаганды. ; во главе этого учреждения стоял тогда Марио Гуастини, бывший вместе с тем и главным редактором «Estado».