Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

Я пошел в Дейп, где Гуастини очень любезно вызвал заведующего цензурным отделом, который в свою очередь записал, о чем я прошу, и обещал доставить сряду эти книги по назначению (ничего преступного в них не было). Действительно, их вскоре принесли моему знакомому, но лишь для того, чтобы предложить их купить у принесшего. После падения Варгаса и восстановления «конституционного строя» Дейп был упразднен, но цензура не исчезла, хотя новая конституция ее определенно и запретила. Одна известная мне русская, литовка по паспорту, рассказала, что желая обеспечить отправку ее письма в Литву, добилась того, что ей указали, где на почте находится цензурное отделение и, пройдя туда, увидела там бывшего литовского консула, как цензора литовских писем и какую-то русскую даму, просматривающую русскую корреспонденцию.

Характерно, что, когда я рассказал об этом в редакции «Estado», то там это удивления не вызвало, ибо это была переписка с коммунистическими странами. Книги и журналы в то время проходили свободно, но в 1949 г. временно и их вновь подчинили цензуре, для чего на почте был создан особый отдел. Получателей их стали вызывать в этот отдел, причем опять не обошлось без курьезов: один из моих знакомых видел, как не пропустили иллюстрированный художественный каталог на английском языке, получать который пришел какой-то американец; а когда Баумгартен получил в этом отделе пакет с «Инвалидным календарем», то сряду у него был произведен политической полицией обыск и его самого свезли в полицию. Все закончилось в этот раз благополучно, но эти случаи показывают, каковы здешние порядки.

Не лучше они и на правительственном телеграфе — телеграммы из Рио в Сан-Пауло идут сплошь да рядом 2–3 дня и на почте не скрывают, что их часто пересылают по железной дороге. Поэтому, если необходимо сообщить что-нибудь срочно, то телеграммы посылают через одно из двух американских частных обществ, и тогда все доходят до адресата через час-два. Иные говорят, что, в конце концов, беспорядок на казенном телеграфе именно и объясняется существованием этих частных обществ, платящих за то, чтобы их казенный конкурент не приводился в порядок. Возможно, что это преувеличение и что платить за это не стоит, но о порядках на почте говорит следующий факт: у Марины была ученица, которая, узнав что мы знакомы с одним влиятельным бразильцем, попросила его спросить, не рискованно ли заплатить 10 000 крузейров за место на почте (кстати, на эти места назначалась, как и на многие другие, по конкурсу, в котором эта девица участия не принимала). Знакомый наш справился только, сколько она будет получать, и, узнав, что ей будут платить 1200 в месяц, так что вернет взятку в 8 месяцев, сказал, что ее безусловно стоит дать и что риска в этом нет.

Заговорив о печати, упомяну здесь о двух русских эмигрантах, которые мне в те годы давали свои сочинения для оценки. Оба они написали крайне сумбурные произведения на сверхчувственные темы. С одним из них, бывшим морским офицером Голенищевым-Кутузовым, я и познакомился, и подивился его ограниченности; впрочем его увлечение сверхчувственным проявлялось главным образом в том, что он надеялся этим путем узнать, на какие номера лотереи надо ставить. После его смерти его вдова на свои скудные заработки напечатала его произведение, но славы ему не создала.

Через Нобре познакомились мы с его приятелем Батиста Перейра, зятем главной бразильской знаменитости Руи Барбоза. Писатель и политик он в Европе никому, кроме специально изучающих бразильскую историю, не известен. Однако, здесь, не знающих, чем Руи Барбоза прославился, считают круглыми невеждами. Оказывается, главная его достопримечательность — это была его речь против войны, если не ошибаюсь на первой Гаагской конференции о сокращении вооружений. И самую-то эту конференцию теперь, если и вспоминают, то лишь как пример явной маниловщины, в Бразилии же думают, что эта речь сделала Барбозу всемирной знаменитостью, а на родине своей он служит главной темой для бесконечного числа книг, авторы коих страдают определенным зудом писания, но для книги на более интересную тему у которых не хватало ни изобретательности, ни вообще познаний. Кстати сам Нобре написал толстую книгу о том, что два островка в устье Рио-де-ла-Плата должны принадлежать Уругваю, а не Аргентине, 100 лет тому назад, по его мнению, произвольно захватившей их. Батиста Перейра, позднее получивший в Рио новую нотариальную контору, что обеспечило ему приличный доход, тогда болтался в Сан-Пауло без гроша; был он человек милый, но развития посредственного, что не помешало ему написать очень убогую книжку — примитивную критику коммунизма.

В это же время познакомились мы с двумя четами-французами, женатыми на русских. Один из них — Жербер, вскоре умерший от неопределенной длительной болезни, был директором банка, другой же — Телье, представителем крупной французской фирмы торговли шерстью. Жены их были танцовщицы, одна — Телье, из Дягилевского балета, где она со своей сестрой работали под своей девичьей фамилией Сумароковых. Была она женщина не дурная, но ограниченная и сумбурная; благодаря средствам мужа она всегда была привлекаема к разным благотворительным начинаниям. Жена Жербера была более культурна (она была дочь генерала Бауфала, умершего во время первой войны корпусным командиром) и умна, и позднее Марина с ней очень сошлась. Муж ее умер, не оставив средств, и она стала работать, сперва открыв небольшой ресторанчик, а затем мастерскую дамских платьев. В 1951 г. она вышла замуж за Нику Пискорского.

В первую же зиму я познакомился с библиотеками Сан-Пауло. Их тогда было три — юридического факультета, конечно, специальная, но для моей работы часто необходимая; этой библиотеке я поднес 2 мои французские брошюры, получил за них благодарность и они появились в каталоге. Через год, однако, они из нее исчезли, и весьма вероятно, что были кем-нибудь присвоены (какого-нибудь враждебного отношения ко мне не могло быть, ибо в это же время библиотека вырезала и каталогировала мои статьи из «Estado»). Что они были украдены, мне дает основание думать то, что по статьям небезызвестного и в Париже журналиста Пауло Дуарте были разворованы не только ценные книги Национальной библиотеки в Рио, но и хранившиеся в ней документы. Лично я убедился, что в Сан-Пауло посетители муниципальной библиотеки не стеснялись вырезывать географические карты из атласов.

Возвращаюсь к библиотекам. Одна из них, штата Сан-Пауло, через 2 или 3 года была передана в Муниципальную, для которой тогда начали строить специальное здание, являющееся теперь одним из украшений города. Курьезна только его «башня»; само здание в 4 этажа, а башня, длинная по фасаду, возвышается до 23-го этажа, будучи, однако, шириною всего в 2 окна. В ней хранятся журналы и книги (их, впрочем, и сейчас не больше 200 000) и доставляют их оттуда по лифтам; так как последние постоянно портятся, то получение книг из высших этажей далеко не обеспечено. Отмечу, что среди посетителей библиотеки очень много учащейся молодежи, которая не имеет средств покупать учебники и приходит в библиотеку учиться по ним.