Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

За время войны и после нее не раз писал я и про мировую экономию, предвидя, в общем, уже в 1943 г. те осложнения, с которыми борется сейчас западный капиталистический мир. В отношении России я с начала немецкого на нее нападения все время был того мнения, что мечты Гитлера поставить Россию на колени в 6 недель — 4 месяца совершенный абсурд. Однако, еще в сентябре 1941 г. одна из моих статей не была пропущена, ибо редакция нашла ее необоснованно оптимистичной в момент, когда немцы уже заняли Смоленск.

Мои первые политические статьи имели успех, и уже в начале войны Ваз предложил мне сосредоточиться на международных вопросах, а именно на редакционных заметках по ним, печатавшихся анонимно. Это продолжалось, однако, недолго и я снова стал давать в газету статьи за подписью. Число их с 4–5 в месяц все увеличивалось и дошло понемногу до 15–16, а был случай, что даже напечатали 18 их за один месяц. Конечно, для этого приходилось много читать. Однако в те годы, благодаря затруднительности морских сообщений газеты и журналы поступали очень неаккуратно, и большим подспорьем явились мне официальные бюллетени, которые печатались различными миссиями. Был период, что я их получал из 8 представительств. Несомненно, это был материал очень односторонний, но, сопоставляя данные одного правительства с другим и с немецкими, и итальянскими телеграммами, получавшимися в Бразилии до лета 1942 г. было возможно делать выводы, как я и сказал выше, в общем близкие к истине. Только первые мои две статьи (еще в 1937 г.) я снес переведенными на португальский язык; все следующие я писал по-французски, и их переводили в редакции; при этом я не раз наблюдал справедливость выражения tradutore — traditore [104] Переводчик — изменник. . Немало за эти годы отметил я абсурдов, получившихся от неверного перевода моего текста, из коих отмечу только один — brasseur d’affaires — делец, было переведено, как brasseur, просто — пивовар, что лишало всю фразу всякого смысла. Поэтому позднее я предложил, что мои статьи будет переводить на португальский язык Марина, которой будут оплачивать ее труд, как переводчиков редакции; так и шло дело до самого конца моей работы в «Estado». Отмечу только, что португальский язык Марины тоже подвергался постоянно изменениям; не скажу поправкам, ибо то, что один из редакторов изменял сегодня, в другой статье наоборот восстанавливал его сотоварищ; у одного — Маринин текст совсем не вызывал замечаний, тогда как у другого изменения оказывались чуть ли не в самом смысле фразы. Не надо забывать, также, что мои статьи подвергались после 1947 г. особой тщательной проверке, чтобы не пропустить чего-либо преступного; и тут, впрочем, многое зависело от того, кому в руки попадала моя статья. Бывало, что исключалась совсем безразличная фраза, а подчас проходили мысли, о которых я сам сомневался, проскочат ли они. Особенно чувствительна была редакция ко всяким сравнениям Соединенных Штатов с Россией. Если и можно было очень осторожно говорить что-либо хорошее о советском строе, то отнюдь не сопоставляя это с американскими порядками.

Оплачивался в Бразилии газетный труд очень плохо. Первоначально мне платили в «Estado» по 100 мильрейсов за статью, что тогда было в Сан-Пауло максимумом: другие газеты платили в то время еще только по 50 мильрейсов. Позднее мой гонорар поднялся до 300 крузейров, или, за вычетом 50, которые я отдавал Марине за перевод, мне оставалось 250 крузейров. Больше этого платили только иностранным корреспондентам — до 400 круз. за статью. За 15 статей это составляло лишь, следовательно, в месяц 3750 кр., а в это же время полуграмотный содержатель маленького бара зарабатывал нормально не менее 10 000 крузейров. Положение «не сотрудников», каковым был я, а журналистов, получавших постоянное жалование, было несколько лучше, но тоже не блестяще. Я ни разу не поднимал вопроса о зачислении меня в их число, а позднее это стало и невозможным, ибо был издан закон о профессии журналиста, по которому иностранцы от нее устранялись. В этом законе для этой «свободной» профессии указывалось, между прочим, и нормальное число часов работы для занимающихся ею. Журналисты вообще пользовались особым благоволением власти, быть может, потому, что они за очень редким исключением послушно исполняли ее волю и сравнительно недавно даже были освобождены, по каким соображениям, не знаю, от платежа подоходного налога.

Финансы «Estado», да, впрочем, и других Сан-Паульских газет, были далеко не в блестящем состоянии. Утверждали, что все эти издания являются крупными должниками Caixa Economice (ссудо-сберегательной кассы) штата по ссудам под залог их домов и типографских машин. Относительно «Estado» и группы газет «Diarios Assossiados» это потом и подтвердилось. Лучше других велось хозяйство только в «Folha», издатель которой Octaviano Alvez de Lima, вел кроме газеты и разные другие дела, и благодаря своим связям, удачно. Дела «Estado» были, по-видимому, запутаны более других, что объясняли тем, что после смерти старика Мескита вся его семья брала из кассы газеты гораздо больше, чем можно было; винили в этом его сына-издателя, который сам расходовал много денег на дела, с газетой ничего общего не имеющие; уверяли, например, что немало стоила ему, да и всему семейству, пропаганда кандидатуры Армандо Саллеса в президенты республики. Надо сказать, что Julio Mesquita Filho человек довольно ограниченный; с ним до известной степени считались в некоторых политических кругах, ибо через него обеспечивалась поддержка их политике в «Estado», которое было наиболее читаемым к югу от Рио органом печати (хотя тираж его не превышал 100 000 экземпляров), но в частных разговорах в его отсутствии отзывы о нем бывали обычно ироническими.

Из газетных деятелей Сан-Пауло, да и вообще Бразилии, наиболее любопытным и ловким был Ассис де Шатобриан, ничего общего с французскими Шатобрианами не имевший. Лично я его не знал, но все отзывы о нем были единодушны, что это был человек абсолютно беспринципный и денежно на все способный; у него было до 20 газет в разных штатах, носивших большею частью название «Diario» или «Tribune». Влияние его через них было значительно и деньги он зарабатывал большие, но долгов он имел всегда еще больше и, как утверждали, обычно устраивался, чтобы их не платить. Про него мне рассказывали два характерных факта. Как-то в его газетах начали появляться статьи с нападками на здешнего миллиардера Матараццо, написанные в очень демагогическом духе и обличающие в первую очередь эксплуатацию им рабочих его многочисленных фабрик. По существу эти статьи были справедливы, ибо Матараццо был из тех капиталистов, которые наиболее содействовали созданию для капитализма его печальной репутации. Однако кампания Шатобриана против него имела другое основание: в то время «Diario de S. Paulo» пропагандировала в стране развитие частной авиации и в первую очередь Шатобриан собирал средства не покупку учебных авионов. У Матараццо он попросим будто бы 200 000 крузейров, стоимость одного такого авиона, но тот ему в этом отказал, что и вызвало статьи против него.