Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

Старик Срезневский уже давно стал увлекаться радиостезией и вместе с инженерным офицером Мальмом, вскоре умершим, изобрел электрический аппарат, указывающий присутствие подпочвенной воды и заменяющий таким образом палочку водоискателей. Не знаю статистики успеха изысканий Срезневского, но, по-видимому, они были удачны, ибо его приглашали все чаще, и не только частные лица, но и правительственные учреждения.

В конце 1937 г. у Кати заболело плечо и мы испугались, что у нее повторится сочленовой ревматизм, бывший у нее за 10 лет до того в Биаррице, но к счастью в несколько дней эта боль прошла и с тех пор, кроме мышечных ревматических болей, неприятных, но проходящих, у нее более серьезных осложнений не было.

Я уже упоминал, что в 1937 г. началась в Бразилии подготовка к президентским и иным выборам, имевшим состояться в 1938 г. и что серьезным кандидатом на пост президента считался Сан-Паульский губернатор Армандо Саллес Оливейра. Однако Жетульо Варгас и его сторонники не желали мириться с возможностью быть устраненными от власти и так как вооруженные силы были на стороне Варгаса, то 10-го ноября он распустил палаты — и фе деральные и штатные, объявив, что новые будут созваны, когда он признает возможным. Большинство губернаторов было устранено и на их места были назначены «интервенторы». Распущены были и муниципальные советы и на место выборных префектов были назначены другие, по избранию интервенторов. Всё это было санкционировано новой конституцией, опубликованной единолично Варгасом: Бразилия таким образом превратилась в «Estado Novo» [107] Новое государство. , как он определил этот строй. Никакого сопротивлений этот «coup d’etat» [108] Государственный переворот. нигде не встретил, и массы отнеслись к нему абсолютно безразлично. В то время меня это удивило, и то, чему я был свидетелем в последующие годы только усилило это удивление. Но теперь я смотрю на все это иначе, ибо сейчас я лучше знаю правящие классы страны и их главарей, и должен признать, что Варгас был среди них самым умным и единственным, который понял, что без поддержки масс править нельзя, а для этого необходимо привлечь их заботой о них. Отсюда и вытекли проведенные им социальные законы, создавшие ему популярность, какой до него никто не пользовался.

На Рождество мы снова провели с Катей 16 дней на фазенде, после чего мне пришлось заканчивать в январе приготовления к Пушкинскому балу, который состоялся 12-го февраля и о котором я уже говорил выше. В следующие месяцы познакомились мы из окрестностей города с Эльдорадо, местом совершенно тогда не оправдывавшим свое название; расположено оно на одной из оконечностей большого искусственного озера, устроенного для снабжения энергией электрической станции, а также и водой Сан-Пауло. В другой раз поехала Катя с Жоржем уже в марте за три часа от Сан-Пауло в хорошенькое местечко Vallinhos, где на старой фазенде была устроена гостиница и где был источник, якобы, радиоактивной воды. Я присоединился к ним через два дня, но почти сряду нам пришлось прервать наше пребывание там и вернуться в город, ибо Жорж с другими детьми спустился играть на цементное дно писцины (бассейна), из которой спустили воду, поскользнулся и упал на затылок, последствием чего было легкое сотрясение мозга — он жаловался на сильную головную боль и его тошнило; мы очень перепугались и решили скорее ехать в Сан-Пауло, чтобы показать его доктору. К счастью это падение прошло у него бесследно.

Не отметил я тогда в дневнике Катиного падения на лестнице: к нам пришла мадам Срезневская и Катя поспешила, чтобы ее встретить, и упала на спину. Хотя она и сильно ушиблась, но сряду тогда ничего не сказала, а когда синяки прошли, то про это падение она перестала и вспоминать, и сказалось оно только позднее. В конце марта серьезно заболела Марина сочленовым ревматизмом в обоих коленях и обеих руках; заболела она на фазенде и еле добралась домой. Ее стал сперва лечить Дорожинский, но неудачно, а когда мы обратились к другому врачу-специалисту, он обиделся и выразил свою обиду в столь глупой форме, что наши отношения после этого порвались. Только что Марина поправилась, да и то не вполне, как заболела Катя: 28-го мая у нее сделались почечные колики, тянувшиеся до следующего утра; боли были очень сильные и даже вспрыскивания болеутоляющих только ослабляли их. ‹…›Через четыре дня Катю перевезли в больницу Santa Rita, где ей рекомендовали доктора Christiano de Sousa, специалиста по почкам. ‹…›

С больницей Santa Rita нам пришлось потом познакомиться ближе, и я остановлюсь на ней более детально, тем более, что и другие больницы города мало от нее отличались. Кроме благотворительной больницы Santa Cusa, про которую я ничего сказать не могу, но которой было уже тогда определенно недостаточно даже для неимущих больных города, в тот момент почти все больницы были частными, коммерческими предприятиями групп врачей, которые в них и направляли своих больных. [109] Уже позднее был открыт громадный образцовый Hospital dos Clinicas, тоже вполне бесплатный. Теперь в нем около 1500 кроватей. Уход во всех этих больницах был, в общем, одинаков: кормили во всех их, даже самых дорогих, одинаково неважно, но помещения были недурны. Зато очень своеобразным был строй больниц, причем весьма отрицательным элементом в большинстве из них были католические монахини; кое-где они заменяли сиделок, но обычно только заботились о спасении духа больных, причем делалось это крайне неумело, а подчас в форме, которая могла настроить больных антирелигиозно. Затем весь средний и низший персонал, за немногими исключениями, был или совсем не подготовлен или очень слабо, и отбывал свою работу, не вкладывая в нее своей души. В результате этого уход за больными лежал в значительной части на близких больных; во всех отдельных комнатах для кого-нибудь из них стояла вторая кровать, чтобы помогать больному, и главное, чтобы разыскивать фельдшерицу, особенно ночью, что иногда бывало не легко, ибо дежурные со своей работой часто не справлялись. Особенностью этих частных больниц была масса родных и знакомых больных, которые заполняли все комнаты, не считаясь с тем, насколько это хорошо для самого больного. Навещать больного считалось обязательным, и никто не смел не выполнить этого своего долга.

За время этих болезней мы познакомились с рядом врачей, из коих очень симпатичное впечатление оставил у нас доктор Oscar Monteiro de Barros, впоследствии ставший профессором. Марину лечил еще один молодой врач Scavone. Нам на него жаловаться не пришлось, но насколько он вообще был хорош, как врач, судить не берусь. Нам про него рассказывали позднее один случай, очень характерный и для него лично и вообще для местных медицинских нравов: он лечил какого-то больного и когда тот поправился, то предъявил ему счет, в уплату которого получил чек. Когда же он пошел в банк получать деньги по нему, служащий сообщил доктору, что его клиент очень богатый человек. Решив, что он продешевил, доктор потребовал от своего больного дополнительно несколько тысяч крузейров, а когда тот ему отказал, он предъявил к нему судебный иск на эту сумму. Что нас очень удивило, однако, это то, что этот процесс Scavone выиграл — для его коллег-экспертов и для суда, видимо, ничего ненормального в его иске не было.