Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

Во время избирательной президентской кампании 1945 г. газеты Шатобриана усиленно поддерживали кандидатуру бригадира Гомеса. Утверждали, что на это он получил шесть миллионов крузейров из сумм, якобы данных североамериканцами; упорно говорили также, что первоначально Шатобриан обратился к Варгасу и предложил за те же 6 миллионов поддержать его кандидата генерала Дутра, но Варгас согласился дать только 4 миллиона, после чего Шатобриан перекинулся на сторону Гомеса или его миллионов — судите, как хотите. За последние годы газеты Шатобриана начали пропаганду музея современного искусства, который и был открыт в новом здании «Diarios». Пока этот музей далеко не богат, и то, что в нем есть, составилось из пожертвований различных лиц, менее, по-видимому, состоятельных, чем Матараццо, и не желавших вступать в конфликт с Шатобрианом.

Отмечу здесь еще одну особенность бразильской печати — отсутствие в ней полемики между органами печати, да и между авторами; бывали случаи, что мои взгляды критиковались в других газетах, но ответить на них даже в «Estado» бывало нелегко, ибо редакция помещала такие ответы очень неохотно. Говорят, что в первые годы республики были случаи убийства журналистов за их статьи, и возможно, что именно с тех пор и укоренился страх перед полемикой. Избиения журналистов, впрочем, имели место и при так называемом конституционном строе, причем обычно за разоблачение тех или иных безобразий, подчас при потворстве, а то и участии полиции.

В сентябре нас всех пригласили посмотреть дом некоего Пайшона, превращенный его хозяином в маленький музей различных редкостей. Кое что в нем было интересно, но подбор предметов, купленных его хозяином, указывал на его довольно невысокую культурность. Еще раньше этого мы с Мариной были приглашены на вечер к здешнему миллионеру Симонсену, впоследствии выбранному и сенатором, и членом Бразильской Академии; у него должен был сделать сообщение известный французский писатель Андре Зигфрид. Мне было скучно, ибо я мало кого тогда знал еще, а сообщение Зигфрида было весьма легковесным. На вечере были сливки Сан-Паульского общества; дамы были покрыты драгоценностями, но как зло сказал один из моих знакомых, это было все, что еще оставалось от ранее больших состояний их семей. На прежней бразильской аристократии, точнее быть может сказать — плутократии, очень сказался кофейный кризис и многие семьи разорились совершенно. Конец этого кризиса мы еще застали; не пришлось нам видеть топки паровозов кофе, но не раз, проезжая через станцию Кампо Лимпо, где от больших пакгаузов шел сильный кофейный запах, мы видели, как около них горели кучи кофе.

В эти годы особенно ярко сказалась шаткость экономии стран подобных Бразилии, строящих свое благоденствие на вывозе одного какого-нибудь продукта. Бразилия еще недавно вывозила почти исключительно один кофе, да и сейчас к нему прибавился только хлопок и кое-какие тропические плоды, но эти все в очень ограниченном количестве. Насколько значение кофе здесь велико, видно хотя бы из того, что Симонсен был избран членом Академии за «Историю кофе» в Бразилии, которую он сумел растянуть не то на 5, не то на 6 томов. Перенесясь далеко вперед, отмечу, что в 1949 г. сказался мировой недостаток кофе, и в связи с этим резко вскочили цены на него, что помогло до известной степени урегулировать Бразильскую торговую задолженность Соединенным Штатам. В связи с этим вновь началось усиленное разведение кофейных плантаций в штате Парана к югу от Сан-Пауло, в штате которого земли уже, в общем, истощены. Не место приводить здесь всех расчетов, которые привлекают к этим начинаниям капиталистов, но скажу, что при некоторых скидках на неизбежные неблагоприятные случайности, эта культура обещает при вложении небольших сравнительно сумм давать с 5-го года чуть ли не 200–300 % годовых. Впрочем, надо иметь при этом в виду ту бразильскую особенность, что здесь действительно часто зарабатываются большие суммы первыми предпринимателями или чаще спекуляторами, но что последующие, соблазненные успехами первых, уже получают немного, а затем вся эта отрасль промышленности или сельского хозяйства вообще перестает интересовать публику.

За вторую половину 1937 г. мы познакомились с рядом лиц разных национальностей в большинстве неинтересных, и только о некоторых я упомяну те или иные их особенности. Такова семья французских фабрикантов Gany, специально переселившихся в Бразилию, чтобы их сыновьям не пришлось воевать в случае новой войны в Европе. Когда она началась в 1939 г. их старший сын заявил, однако, о желании ехать драться во Франции; впрочем, этого патриотизма у него хватило ненадолго и, сев на пароход в Сантосе, он сбежал с него уже в Рио. Познакомились мы с семьей Балбашевских — старушка, вдова генерала и ее четверо детей. Из них интересна была старшая дочь, все эти годы больная множественным склерозом позвоночника и все более парализованная; эта не глупая и живая женщина была вторично замужем за некиим Воссидло, сыном представителя в России заводов Круппа, вывеску которого на Мясницкой я помнил с детства. Василий Васильевич Воссидло вырос в России и был студентом Горного Института, однако, когда началась первая воина, он был в Германии, был призван и закончил войну немецким офицером. Несмотря на это, он был более русским, чем большинство эмигрантов, и во время второй войны все его симпатии были на стороне России. Воссидло и вообще был симпатичным человеком.

Гораздо менее симпатична была семья Барановских. Старик, умерший в первые годы нашего пребывания в Бразилии, начал свою карьеру в России сельским учителем, затем стал работать по кооперации, и когда в Москве был создан Центральный кооперативный банк, был выбран членом его правления. После революции он оказался эсером и стал министром финансов в украинском правительстве Рады. После войны он очутился с семьей в Берлине, а оттуда перебрался в Сан-Пауло, где вместе с сыновьями стал заниматься импортом-экспортом. Двое из его сыновей кончили здесь химическое образование и во время войны затеяли выделывать кофеин, но прогорели на этом. Уже после войны и смерти отца они вздумали ввозить автомобили новой американской фирмы по ценам гораздо более низким, чем их тогда продавали другие фирмы, и получили около 2-х миллионов задатков, но ни один из запроданных автомобилей не пришел, и Барановских обвинили в мошенничестве. Суда над ними до сих пор не было, и сказать определенно, какова была их доля вины в этом деле, я боюсь; по-видимому, виноваты были и Риосские власти, не дававшие разрешения на ввоз автомобилей без большой взятки, которую Барановские дать не могли. Во всяком случае, Барановские вновь ведут какие-то дела.