Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

Еще в ноябре ко мне обратился; какой-то господин с предложением прочитать лекцию о послереволюционной русской литературе в Academia Brasileira de Letras [112] Бразильская Академия литературы. в Рио-де-Жанейро. Эта академия была образована по образцу французской и являлась тогда в Бразилии единственной серьезной организацией литературного характера. Она в то время устраивала серию докладов по современным литературам различных стран, которые были в ней сделаны частью университетскими профессорами, частью дипломатами этих стран. Как оказалось, всего было сделано 16 докладов, напечатанных позднее Академией в отдельной толстой книге, под названием «Панорамы современной литературы». Я дал согласие, и вскоре получил от Академии официальное предложение прочитать этот доклад, причем она оплачивала мне путевые расходы.

Лекция эта была назначена на 9-е декабря, и 7-го мы с Катей выехали в Рио на «литторине», которая совершала путь до Рио в 8 часов. Эти «литторины» (поезда с automotrice [113] Автомотриса — вагон с собственным двигателем. ), ходили в течение нескольких лет, но очень быстро в местных условиях истрепались, чинить их, по-видимому, не умели и они исчезни с горизонта. В Рио, где все время было крайне душно, мы остановились в неболь шом пансионе в районе Larangeiros, который нам рекомендовали Бремме и который действительно оказался недурным. Побывал я у президента Академии, видного адвоката Levi Caruciro. По статутам Академии председательствовали в ней все ее члены каждый по году в порядке старшинства их избрания. Лекции по иностранной литературе были устроены по его инициативе; оказался он человеком интересным. Сам мой доклад был мною сделан по-французски и слагался из двух частей: о литературе в эмиграции, уже потерявшей корни на родине и чахнувшей, и о создавшейся под советской властью. Не буду подробно излагать этого доклада, ибо он напечатан, но сейчас, через почти 10 лет, мне в основном не многое пришлось бы в нем изменить. Доклад состоялся в парадном зале Академии, в ее элегантном здании, построенном на французские средства и поднесенном Бразилии. Народа на докладе собралось немного — человек 40, но мне говорили, что и на других докладах публики бывало не больше.

В первый вечер в Рио познакомились мы с четой Брагиных. Он был полковником Генерального штаба, во время войны работавшим в Ставке; после революции он странствовал по Центральной и Южной Америке и читал везде лекции антикоммунистического содержания; в Бразилии он осел окончательно, занимался литературным трудом и опубликовал книгу об Атлантиде, в существование которой он верил. Разговор с ним был очень интересен, и я узнал от него кое-что новое. Вскоре после этой встречи он, впрочем, умер. 10-го декабря с утра Бремме отвезли нас в Петрополис, городок в 60 километрах от Рио, на окраине плоскогорья, где они нанимали очень хорошенькую виллу. Петрополис получил значение в имперский период, как резиденция двора в жаркие месяцы, когда в Рио жизнь становилась крайне тяжелой. И при нас следы этого времени сохранились, но, в общем, городок мало отличался от захолустных городов штата Сан-Пауло. Пробыли мы у Бремме три дня; они были очень гостеприимными хозяевами и показали нам все интересные места в удивительно живописных окрестностях Петрополиса; на своем же автомобиле они отвезли нас на 4-й день обратно в Рио; после спуска по очень красивой современной дороге, внизу мы очутились прямо в пекле и только вздохнули, когда, сев в полдень в «литторину», мы вновь оказались через полчаса на горах, окружающих Риосскую низину.

Мы были в Рио и Петрополисе, когда пришло известие о нападении японцев на Pearl Harbour и о разгроме английского флота на Дальнем Востоке. С одной стороны вступление Соединенных Штатов в войну обеспечивало снабжение врагов Германии американской промышленностью, но тяжелые потери, понесенные в эти дни англосаксонскими флотами, заставляли призадуматься над тем, как это снабжение сможет использовать Россия. Кроме того, было неизвестно еще, не ударит ли Япония на русские дальневосточные владения — ведь поражение немцев под Москвой и его размеры были еще неизвестны. Словом, было ясно, что России еще долго придется на суше бороться одной, и настроение у всех русских в Бразилии было еще очень тяжелым.

Вспоминая сейчас эти месяцы, я как-то невольно задумываюсь над мыслью о том, чем объяснить эту веру в английское обещание открыть второй фронт в течение сперва первой половины 1942 г., а потом во второй? Верило ли искренно в него само советское верховное командование или только напоминало о нем, чтобы с одной стороны подстегнуть союзников, а с другой, чтобы показать самим русским, что на серьезную помощь с Запада в ближайшие месяцы им рассчитывать не приходится, и чтобы, следовательно, они еще больше усилили напряжение борьбы? Этот вопрос возникает у меня в связи с чтением записок Черчилля, в которых столь ярко выступает военная слабость Англии в течение 1941 г. и легкомыслие Лондона в возложении на войска в Африке задач, выполнение коих с самого начала должно было казаться недостижимыми. Даже оборона Северной Африки от Роммеля была тогда непосильной этим войскам, а на часть их возлагалась еще тогда помощь грекам и затем сохранение Крита. Все это было, повторяю, невыполнимо и, вероятно, объяснялось главным образом Черчиллевским характером азартного игрока, который влек его рисковать, даже при самой неблагоприятной обстановке, уже через несколько дней обнаружившей всю легкомысленность этих решений. В правящих кругах Москвы настоящее положение должно было быть известно уже тогда, и едва ли так искренно верили в исполнение Черчиллевских обещаний, тем более, что знали, что симпатии к России у него никогда не было.

1942-й год был, быть может, наиболее серым в русских кругах Бразилии за время войны: нам приходилось сидеть свидетелями грандиозной борьбы, происходившей в России, бессильными чем-либо помочь родине. Особенно это чувствовалось летом, когда немцы возобновили свое наступление на всей южной половине фронта и когда им удалось продвинуться до Сталинграда и Волги. Уже только в декабре вздох облегчения прошел по русской колонии, когда пришло известие об окружении армии фон-Паулуса. Между тем вокруг нас образовывались национальные комитеты Красного Креста всех народов, воюющих против Германии, и только русским это не было разрешено. Бразилия объявила войну Германии летом 1942 г., после потопления ряда ее пароходов около самых берегов страны, но и это не улучшило положения русских. В Рио все обращения к властям о разрешении открытия русского комитета оставались неудовлетворенными, пока жившая там Е. В. Шаревич не написала письмо лично Варгасу, указывая, что как русская женщина, хотя и не занимающаяся политикой, она не может относиться спокойно к бедствиям, переживаемым русским народом, и просит его устранить препятствия, чинимые его подчиненными к открытию русского комитета. Письмо это подействовало и вскоре Бразильский Красный Крест разрешил образование Русского Комитета помощи жертвам войны. Комитет этот и образовался и собрал довольно значительные суммы, ибо ему удалось наладить ежемесячный сбор пожертвований среди богатых евреев, которых в Рио было немало. Надо сказать, что в те годы состоятельное еврейство охотно помогало русским учреждениям, видя в России главную антигитлеровскую военную силу. Однако когда выяснилось, что поражение Гитлера лишь вопрос времени, этот интерес к помощи России стал быстро ослабевать. В Сан-Пауло вопрос об открытии Русского Комитета был поднят уже в начале 1942 г. и были тогда собрания по этому поводу. Однако, стоявший тогда здесь во главе политической полиции (Ordem politica e social) майор Виейра де Мелло категорически заявил, что пока он занимает этот пост, никакого русского комитета в Сан-Пауло разрешено не будет. Организация комитета в Рио заставила его уступить, но это случилось уже только в 1943 г.