Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

Вообще в 1942 г. у нас появилось много новых знакомств среди представителей иностранных колоний. Не помню, как познакомились мы с голландским консулом и хозяином крупной фирмы Беркгаутом; близким это знакомство не стало, хотя по благотворительным делам и поддерживалось несколько лет. Беркгаут был из тех людей, которые определенно ставили на первый план деньги и деньги. Приятным, наоборот, было знакомство с профессором Фиделино Фигейредо; португалец и авторитет по португальской литературе он эмигрировал в Бразилию от диктатуры Салазара и читал лекции в Сан-Паульском университете. Позднее познакомились мы и с его милой женой, которая поразила нас своей классической красотой, хотя у нее уже были дети с высшим образованием. Продолжали мы это время видаться с Magalhans, о которых я уже упоминал. Впрочем, знакомство это скоро прекратилось, ибо на нас произвел очень неприятное впечатление казус с их сыном, перед тем бывавшим у Жоржа. Этот юноша лет 15-ти был с отцом в его имении в Гойаз, и там на каком-то их празднике ему было поручено следить у входа, чтобы не проходила безбилетная публика. Когда он остановил одного из таких господ, тот его отстранил и хотел войти; тогда Магальенс выхватил револьвер и всадил этому человеку пулю в живот; раненый, на их взаимное счастье, не умер, но юноша был присужден к заключению в исправительную колонию, но по протекции этого избежал, будучи сдан на поруки отцу. Все знакомые этой семьи его оправдывали, ибо его поступок по местным нравам был нормальным, но нам как-то претило, что Жорж будет дружить с убийцей.

В 1942 г. эффекты войны, хотя и слабо, но начали чувствоваться в Бразилии. В первую очередь сказались они на газетах, ибо сократилась доставка бумаги, а в Южной Америке она в то время почти совершенно не выделывалась и притом цена ее была в три раза выше европейской и североамериканской.

В начале года у нас в одном из сарайчиков появился какой-то зверек, несколько похожий на белку, но больше ее, с мордочкой, напоминающей свинку. Никому из соседей он не принадлежал, но было высказано предположение, что он сбежал из лаборатории медицинского факультета, расположенного недалеко от нас, где делаются прививки различным зверям; предполагалось, что нашему гостю была уже сделана прививка и что он может распространить заразу. По проверке оказалось, что на факультете такого беглеца не значилось, и тогда мы выпустили нашего «хищника» — оказалось, что это «гамба», таскающий кур и других мелких птиц. При этом случае, когда я наводил справки в лабораториях факультета, я убедился, насколько там надзор за зверями слаб и как нетрудно постороннему человеку проникать во все его помещения.

В июле получили мы кружным путем через Соединенные Штаты весть о смерти моей сестры Каси. Уже раньше было у нас письмо, что она серьезно хворала печенью, по-видимому, перерождением ее, но затем как будто оправилась. Умерла она в Череповце, где они с Олей жили после возвращения в 1936 г. из ссылки. Оля писала, что в день Касиной смерти ушла, как обычно, на службу в библиотеку, а когда вернулась домой, нашла ее уже мертвой. В это время немцы были еще сравнительно недалеко от Череповца и все внимание было обращено на войну, так что Оле удалось похоронить Касю только на 9-й день.

Еще перед этой вестью нам пришлось поволноваться за Катю. 1-го мая у Марины образовалось нехорошее нагноение на десне на месте выдернутого зуба; приходилось смазывать это место, что и делала Катя. По-видимому, как-то гной попал на палец, который перед тем Катя уколола шипом розы; произошло заражение и образовался нарыв. ‹…› Катю перевезли в больницу Голубого Креста, организации, обслуживающей главным образом семьи военных, но куда в платное отделение принимали и посторонних больных. Хирург там уже ждал и сряду сделал Кате ряд разрезов на руке; к счастью оказалось, что рука еще не омертвела и что можно будет ее сохранить; однако, заражение было побеждено не сразу. <���…>

Это заражение показало нам, насколько велико было значение открытия пенициллина, которое произошло вскоре после этого. В Бразилию его стали доставлять из Соединенных Штатов, но вследствие войны первоначально в недостаточном количестве и по высокой цене; кроме того и тут вмешался черный рынок и эти цены были вздуты до прямо дикого уровня; очевидно, что участие в этом принимали и госпиталя и врачи. Мне известен случай, что вспрыскивание испорченной вакциной вызвало общее заражение крови. Больного на аэроплане привезли в Сан-Пауло, где его родным в госпитале заявили, что они сами должны найти пенициллин и что без него больше 24 часов больной не проживет. Сряду после этого по радио было сообщено о необходимости получить это средство и какие-то лица его действительно доставили, но по очень высокой цене, что-то в несколько тысяч крузейров; таким образом больной был спасен.

В августе ко мне обратился профессор истории француз Гаже с просьбой принять участие в качестве одного из официальных оппонентов на защите диссертации на доктора его учеником Simões de Paula. Диссертация эта была посвящена торговле Византии с Киевской Русью и была компиляцией того, что по этому вопросу было известно в Бразилии, иначе говоря, очень немногого. Читая эту диссертацию, я сряду видел из какой из книг Муниципальной библиотеки что было взято; кроме того, автор ее ни одного из славянских языков не знал и его указания о происхождении славян были основаны на очень старых данных. Гаже сперва обратился к Ватагину, который указал на меня, и хотя я и сказал, что история не моя специальность, все-таки настоял, чтобы я принял участие в диспуте. Состоялся он в довольно торжественной обстановке, в присутствии около сотни студентов, но у меня осталось впечатление, что замечания других официальных оппонентов (со стороны никто не возражал) были еще слабее моих, которые я основал почти исключительно на «Истории русской культуры» Милюкова.

В октябре у Ники повторились припадки почечных колик и радиография показала наличие довольно значительного камня, который доктор нашел нужным удалить; операцию произвели в больнице S-ta Cecilia вполне благополучно; камень оказался величиною с голубиное яйцо.

В последние месяцы 1942 г. меня посещало немало народа по вопросу о создании Русского Комитета, о котором я уже говорил. Единственно, что об этих визитах стоит сказать, это то, что почти все заходившие ко мне, старались очернить других и выставить свои заслуги в защите русского дела; указывалось обычно на связи остальных с полицией.

Довольно оригинально было посещения меня некоей Maria Loudes Cabral. Красивая португалка уже не первой молодости и бывшая актриса, она уже давно жила с инженером Prestes Maia, бывшим в то время префектом (городским головой) по назначению Сан-Пауло; пожениться они не могли из-за запрещения развода, ибо кто-то из них был уже раньше женат. Prestes Maia был одним из немногих бразильцев, пользовавшихся репутацией честного человека и сейчас он выставлен одним из кандидатов на выборах в губернаторы Сан-Пауло. Она приехала ко мне просить написать предисловие к ее переводу книги Сегюра «Campagne de Russie» [115] Филипп Сегюр «Русская кампания» (1812). , о чем я писал, и что я сряду сделал, а также попросить одолжить ей портреты участников этой войны. Я ей дал две книги, которых и по сию пору не могу получить обратно, несмотря на неоднократные напоминания. Перевод же ее так и остался неопубликованным, ибо кто-то другой опередил ее.