Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

Насколько я потом убедился, он совершенно не разбирался в счетоводстве, и ему приходилось объяснять самые простые вещи. Занимался он в Комитете, как никто, и был ему несомненно очень полезен, исполняя любые поручения; знал он массу людей и умел куда угодно проникнуть, но вместе с тем, надо признать, симпатий к себе не внушал никому. Мне он все время льстил и при этом весьма примитивно, что производило крайне смешное, а подчас и неприятное впечатление. Вскоре он стал приводить с собой сына, юношу лет 16, который ему помогал, а потом и стал делать записи в черновой кассовой книге. За это я назначил ему 100 крузейров в месяц, и он проработал у нас до апреля 1944 г., бросив тогда нас, ибо у него начались более серьезные занятия в его лицее. Через его руки прошли во время подготовки первого большого праздника порядочные суммы, и он в них отчитался полностью, хотя и не без труда: мы не думали вначале, что эта работа будет столь велика и ему будет не по силам. Только после него взяли мы девицу, которой стали платить немного больше, но она оказалась не более опытной, чем ее предшественник, и в результате мне лично работы не убавилось: вся письменная часть и вся отчетность продолжала лежать на мне. При этом Перцов уже около Нового Года отказался дальше быть казначеем и заменить его было некем.

Таким образом, даже такие вещи, как относить деньги в банк или получать их в нем приходилось мне. Сознавая ненормальность моего положения, я обратился в Комитет в Рио, прося назначить членами Комитета профессоров Ватагина и Викторова. Этот последний, инженер Путей Сообщения, читал высшую математику в Escola Tecnica Mackensi и пользовался репутацией безусловно порядочного человека. Он принял это назначение, но от активной работы уклонился, а вскоре затем и совсем отказался. Вместе с тем, я принялся за составление устава Комитета, чтобы сделать его действительно общественным учреждением. Бразильский Красный Крест и при «интервенторе», и при восстановленном выборном правлении не проявлял особого желания поддерживать полицию, и я мог уже тогда рассчитывать, что этот устав не будет брошен в сорную корзину. В основание его я положил определенное положение, что Комитет есть представительство отдельных национальных групп, которые сохраняют свою автономность. Ко мне уже обращались представители этих групп, неофициально существовавших, и выяснилось, что, кроме русской, есть крупные группы — литовская и еврейская и небольшая эстонская. Из латвийцев, тоже немногочисленных, к нам пришли только несколько человек, а украинцы и вообще отказались с нами работать под предлогом, что мы правая организация.

У них была своя организация «Красная Звезда», не благотворительного, но скорее клубного характера; производила она довольно странное впечатление, ибо действительно, члены ее были очень левых взглядов, тогда как возглавлявший ее местный правый адвокат Стевенсон был человеком весьма умеренным. Уже тогда говорили, что она создана, в сущности, для уловления полицией экзальтированных и неосторожных лиц, и это впечатление у меня только утвердилось позднее, когда пришлось видеть терпимость к ней со стороны официальных органов, которой мы никогда не встречали.

Нам надлежало, однако, так или иначе установить контакт с этими властями, к чему я с места и приступил. Помог мне в этом очень архитектор Варшавчик, одесский уроженец, женившийся в Сан-Пауло на одной из девиц Клабин, принадлежавшей к семье выходцев из северо-западного края, составивших в Бразилии очень крупные состояния и игравших здесь большую роль. Сам Варшавчик, человек со вкусом и вообще талантливый, специализировался на постройке особняков, которые славились своей элегантностью. Был он человек очень любезный и своих связей с Одессой и Россией не забыл. Когда я у него впервые был, он сряду лично подписал крупную сумму и свел меня затем к своему свойственнику Лаферу, тогда возглавлявшему все общие дела семьи Клабин. Позднее этот Лафер стал сенатором и видным правым политическим деятелем, а в 1951 г. при Варгасе и министром финансов, и он подписал Комитету значительную сумму. Более интересной оказалась, однако, помощь, которую оказал нам Варшавчик, сведя нас с майором Виейра де Мелло. Я уже говорил, что в Бразилии почти все делается на почве «amizade», и поэтому нам посоветовали подойти к этому майору, тогда «superintendente do departamento de Ordem politica e social [119] Начальник отдела политической и социальной полиции. », т. е. политической полиции, не официальным, а частным образом. Варшавчик сообщил мне, что майор почти каждый вечер играет в клубе в бридж с неким коммерсантом Лихтенштейном и что этот последний может устроить такое свидание.

Оно и состоялось, но по месту службы майора, который сообщил мне, что опасается, что наш Комитет обрастет коммунистическими ячейками, не входящими в его состав, но пользующимися его авторитетом, чтобы развивать свою деятельность. Я ему ответил, что Комитет, как благотворительная организация, должен принимать помощь безразлично от всех, кто будет ее ему оказывать и что, несомненно, коммунисты тоже будут среди этих лиц, но что я могу с уверенностью сказать, что Комитет, как таковой, коммунистической пропагандой заниматься не будет. Практически, на мой вопрос майор заявил мне, что Комитету одному больших вечеров он не разрешает, но что, если мы будем их устраивать вместе с какой-либо другой организацией, то разрешение будет дано. Я спросил его, как он относится к сотрудничеству с Комитетом Черчилль, и он ответил, что с ними он вечер разрешит. Сделал я этот вопрос, ибо в тот момент, основываясь на заявлениях Александровича, считал, что этот Комитет функционирует легально, и только позднее узнал, что никем он утвержден не был. Во всяком случае, после этого я обратился к нему, и у нас состоялось соглашение, что праздник будет устроен нами совместно и что чистая выручка будет разделена пополам. Казначеем праздника был выбран Косой.

Перед этим надо, впрочем, отметить, что уже в ноябре состоялось посещение меня пятью евреями из Комитета Черчилля во главе с Александровичем по вопросу об объединении нашей деятельности. Нового ничего сказано не было, и я повторил только то, что уже было сказано Степаненко Александровичу, который в этот раз лишь задал мне вопрос, нет ли в Комитете антисемитского направления. Я ответил ему, что влезть в душу всех членов Комитета я не могу, но что таких разговоров я не слышал, и могу определенно сказать, что в Комитете их не будет. В этом отношении я оказался безусловно прав, но не могу скрыть, что не раз в дальнейшем поведение Александровича, Косого и еще двух-трех евреев вызывало немало нареканий и резких отзывов. Это надо, впрочем, сказать и про кое-кого из представителей других национальностей.