Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

Уже после нового, 1944 года, состоялось еще одно собрание по этому же вопросу, на этот раз у Косого. На нем были, кроме меня, Ватагин и Безносов, а с той стороны, кроме евреев, еще два армянина (позднее и у нас образовалась армянская группа, в которую перешли и кое-кто из работавших в Комитете Черчилль). На этом заседании я в последний раз предложил Комитету Черчилля слиться с нами, предложив им три места из шести в директории — товарища председателя, казначея и одного члена; ответа они не дали тут же, а потом как будто забыли про это предложение. Разговор шел главным образом на тему о том, что главные возможные жертвователи уже вносят свои пожертвования в еврейский комитет, и посему им нет оснований сливаться с нами; на это я им ответил, что кроме этих богачей есть и малоимущие массы, которые не меньше состоятельных болеют душой за родину и которых Комитет Черчилля оставил без внимания и на организацию которых мы сконцентрируем свои усилия. Напомнил я и про лепту вдовицы. Я видел, что многие из евреев разделяют мое мнение, но пойти против Александровича и Косого они не решались. Во всяком случае, на этом собрании было предрешено, что большой фестиваль будет устроен нами совместно.

В эти же месяцы произошло в Сан-Пауло сближение всех восточно-европейских групп. Первоначально у нас в Комитете образовалась даже своя югославская группа, которая однако, распалась, когда образовался Югославский Комитет Красного Креста. Все время поддерживали нас и антигитлеровские элементы венгерской колонии (их, впрочем, было немного). Началось сближение и с чехословаками, которые пригласили меня на свой национальный праздник. Впервые группа участников Русского Комитета была приглашена на литовский праздник в литовский клуб; было скромно, но симпатично. Отмечу, кстати, что позднее посещение таких праздников сделалось одной из моих обязанностей, от которых мне никак нельзя было уклониться. Познакомился я и с двумя еврейскими клубами: более богатым, местом сборища кругов Комитета Черчилля, где была лучшая русская библиотека Сан-Пауло, и скромным, где собирались еврейские массы.

Из более крупных общественных событий этого времени отмечу только избиение «специальной» полицией студентов юридического факультета, по какому-то поводу забастовавших. Эта полиция, составленная из людей, готовых на все, разгромила помещение одной из студенческих групп, убила при входе в здание факультета одного из ее руководителей и открыла стрельбу, по-видимому, в воздух, на площади против факультета, одном из главнейших центров города. Это событие вызвало в первые дни большое негодование, особенно, имея в виду, что студенты этого факультета принадлежат большею частью к руководящим классам общества и что убитый был племянником крупного правого политического деятеля, но затем все забылось и никаких перемен не произошло.

В середине декабря Комитету было предложено устроить совместно с советом прихода на Villa Zelina концерт в Городском театре, главной приманкой которого должен был явиться пианист Табаков. Половина чистой выручки должна была идти нам. Инициатором этой идеи был Солодовников, которого я раньше не знал и который оказался революционером 1905 г., при Керенском занимавшим пост помощника командующего каким-то военным округом. Предложил нам принять участие в этом концерте Лихоманов, человек безусловно порядочный, но довольно тупой, бывший в России рыбопромышленником, а в Сан-Пауло ставший мужским портным; и он и его жена были уроженцами Царицына и оба принадлежали номинально к секте субботников, хотя в действительности были людьми просто арелигиозными. Лихоманову я и поручил наблюдение с нашей стороны за организацией вечера, причем с самого начала он стал жаловаться на Солодовникова. Результаты концерта оказались плачевными; билетов было продано мало, расход был значительный, и на нашу долю очистилось несколько меньше 1000 крузейров, причем Лихоманов еще покрыл из своего кармана небольшую сумму, недоданную ему Солодовниковым. Ходили слухи, что этот господин не сдал и в кассу прихода причитавшуюся тому половину.

К этому времени относится и распадение этого приходского совета из-за издания перевода книги «Правда о православной церкви в России». Отец Димитрий поручил столковаться по этому вопросу с издательством «Calvino» в Рио Солодовникову, который в силу данной ему доверенности и продал авторские права перевода не то за 4, не то за 5 тысяч крузейров, но сумму эту не сдал приходу, а взял себе, как вознаграждение его дочери за сделанный перевод. По существу вознаградить ее было справедливо, и сумма, выплаченная ей по существовавшим тогда ценам, не была велика, но способ действий Солодовникова, распорядившегося без ведома приходского совета, был в лучшем случае странным, и совет после этого распался.

В течение января 1944 г. положение Комитета значительно улучшилось. Как раз в это время была обнаружена крупная растрата, что-то около миллиона крузейров — сумм, назначенных на секретные расходы политической полиции — ее казначеем, который и застрелился. Какая была в этом роль Виейро де Мелло, опубликовано не было, но, во всяком случае, он оставил свой пост и заменил его на несколько месяцев один из делегатов Сан-Паульской полиции Гонзага. Узнал я, что он в хороших отношениях с Киевским уроженцем архитектором Родером и вместе с последним я отправился к нему. Прием был совсем иной, чем у Виейро, всё, о чем я просил, было разрешено и, в частности, Гонзага снял запрещение с помещения в газетах сообщений о работе нашего Комитета и об устраиваемых им вечерах, изданное при Виейра де Мелло.

Не буду описывать деталей организации фестиваля. Кроме паритарной комиссии, обсуждавшей более крупные вопросы, была большая организационная комиссия, в которой принимали участие все желающие. Спорным был вопрос о казначее фестиваля: Черчиллевцы непременно хотели, чтобы им был единолично Косой и, хотя мы против него лично не возражали, но настаивали, чтобы был в казначейской части и наш представитель. В конце концов, мы уступили; настойчивость Черчиллевцев тогда нам была непонятна, но потом выяснилось, что, публикуя свой денежный отчет, они приписали себе всю часть устройства фестиваля. Этот период подготовки вечера был лично для меня не только утомительным, но и крайне неприятным, ибо постоянно происходили мелкие стычки с руководителями Черчиллевского Комитета. В то время у нас существовало мнение, что у них есть большой опыт по устройству таких вечеров, (чего в действительности не было) и мы им часто уступали, как потом выяснилось, не раз зря.

В результате этих столкновений вся масса евреев оказалась, однако, на нашей стороне, и мы проработали с ними затем три года, до самого закрытия Комитета без всяких недоразумений. Черчиллевский же Комитет почти сряду перестал существовать, и о его руководителях в общественной жизни больше не говорили.