Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

Бои на русском участке фронта после ареста Балаховича шли вполне удачно, а население Пскова отнеслось к этому аресту сочувственно, но, тем не менее, через несколько дней, 25-го августа, эстонцы отошли на 20 верст и обнажили правый фланг русских войск, почему и русским пришлось очистить Псков. Причина отхода эстонцев точно неизвестна. Говорили, что он был вызван их недовольством по поводу ареста Балаховича, но, кажется, вернее было, что оно было вызвано самовольным уходом с фронта одного из их пехотных полков, коммунистически настроенного. Несмотря на всю неожиданность этого отхода, удалось эвакуировать из Пскова все учреждения и все казенное имущество. Лишь на станции пришлось бросить один испорченный паровоз. Ушли с армией и несколько тысяч беженцев, которые считали опасным для себя оставаться с большевиками. Часть этих беженцев потом добралась до Нарвы, и после долгих переговоров была пропущена в Эстонию. Первоначально их хотели направить на жительство в Гунгербург, снова разграбленный и запущенный, но затем они расселились по всей Эстонии. Северо-Западное правительство прислало тогда в Нарву особого главноуполномоченного по беженскому делу, земского врача Альбицкого, которому, однако, почти ничего не удалось сделать, ибо главные затруднения, как с этой группой, так и со следующими, сводились к невозможности пройти через прово лочные заграждения в Нарву, а затем свободно избрать себе жительство в Эстонии. Некоторые средства у этой группы еще были.

Отойдя от Пскова наши войска остановились к югу от Пскова, на реке Желче. Командование над ними принял вместо Балаховича, как я уже говорил, князь Долгоруков. Скоро ко мне стали поступать жалобы на солдат этого отряда. Одно время, сейчас же после прихода отряда Ливена, еще в начале августа, ко мне поступило несколько жалоб и на его солдат, но их скоро подтянули, и больше население на них не жаловалось. Наоборот, на «балаховцев» жалобы поступали довольно долго. В числе пострадавших оказался и Дмишевич, рассказавший мне, что у него в усадьбе была растащена и испорчена вся обстановка, поломаны сучья в фруктовом саду, и в доме из озорства побиты яблоками почти все стекла.

Отряду Долгорукова были приданы и первые пришедшие из Англии танки. Их успели доставить в Псков, но перед самой его эвакуацией, поэтому и не успели они принять участие в его защите. Теперь, в сентябре, они были использованы в одной частной операции и с большим успехом. Большевики не верили в их появление, ибо у них рассказывали, что танки у белых сделаны из дерева. Тем более сильно было впечатление, ими произведенное. Рассказывали, что при первом их появлении Долгоруков пошел впереди своей пехоты и своим молодецким поведением сразу приобрел доверие подчиненных.

Вскоре после падения Пскова прочли мы в газетах, что большевики предложили эстонцам заключить мир и что эстонское правительство решило вступить с ними в переговоры. Естественно, что на всех нас это произвело самое тяжелое впечатление: всем было ясно, что заключение мира Эстонией означает конец армии. Одновременно с этим, уже в тесном круге лиц более близких к штабу стало известно, что англичане заявили, что если наступление не начнется до 1-го ноября, то дальнейшая их помощь будет прекращена.

Стало ясно, что необходимо что-нибудь начать, но вместе с тем, все видели, что армия еще не готова. Я уже упоминал, что снаряжение еще не было доставлено в войска, что русские команды для танков еще не были подготовлены, мост на Луге оставался под вопросом, а главное — со дня на день должна была начаться осенняя распутица, при которой всякие военные действия в наших краях крайне затруднятся. Наконец, надо было учесть и то, что в августе и начале сентября была произведена в Гдовском уезде мобилизация, при которой было взято в армию почти все мужское население: брали 16–17-летних мальчишек, брали и полуинвалидов. Когда по поводу поступившей ко мне жалобы на призыв при этой мобилизации какого-то больного крестьянина я заговорил с одним из наших генералов, то получил ответ, что если стоять на моей точке зрения о необходимости соблюдения устава о воинской повинности, то нам никогда не удастся победить большевиков. Этих людей было необходимо хоть немного подучить, и это тоже требовало времени. В итоге нам, гражданскому элементу, как-то не верилось, что наступление сможет начаться столь скоро. Тем не менее, как потом выяснилось, штаб решил начать его, несмотря ни на что, в начале октября, и стал подготовлять к нему армию, которая после мобилизации числила в своем составе около 18 000 человек против приблизительно 55 000 красных.

Не зная про это решение, я попросил еще в начале сентября разрешение съездить в двухнедельный отпуск в Данию, куда меня призывали к семье личные серьезные дела. К сожалению, отсутствие лица, коему я мог бы передать на это время должность (Панов еще не был назначен) оттянуло мой отъезд до конца сентября. В результате, через два или три дня после моего приезда в Копенгаген началось наступление на Петроград. Я сразу двинулся обратно, причем для ускорения решил ехать через Берлин-Ригу, благо все необходимые для сего визы у меня были. Уже в дороге, в Берлине, я прочитал, что полковник Бермондт со своим отрядом выступил самостоятельно на Москву и что это вызвало осложнение его отношений с Латвией. Ничего тревожного в этом известии не было, и я продолжал мое путешествие через Тильзит, и через 36 часов дороги от Берлина был я в Митаве, узнав сперва, что сообщения с Ригой поддерживаются только пароходами, а позднее, уже перед самой Митавой, что и они прерваны идущими под Ригой боями.

Через день я выехал обратно, должен был вернуться обратно в Копенгаген, и только благодаря английской миссии, смог без дальнейших задержек вернуться в Эстонию на крейсере «Dinedeen» [30] Возможно имеется в виду крейсер «Dunedin». , обогнав перед входом в Ревель монитор «Эребус», шедший к Кронштадту для обстрела батарей Красной Горки его 14-дюймовыми орудиями. Потеряв таким образом зря около недели на поездку в Митаву, я, тем не менее, не жалею об этом, ибо смог, благодаря ей, познакомиться лично с движением Бермондта.

Я уже упоминал, что когда отряд Ливена выступил в Нарву, Бермондт и Вырголич предпочли остаться в Курляндии. После этого начались переговоры с целью заставить их подчиниться Юденичу. В сентябре Юденич ездил в Ригу для личных переговоров с Бермондтом, но и это результатов не дало, ибо Бермондт, видимо боявшийся ареста, в Ригу не приехал. Не смог повлиять на него и посланный к нему Юденичем полковник (фамилии его не помню). Тогда Юденич в очень резком приказе отрешил Бермондта от командования, если не ошибаюсь, объявив его предателем. На этом дело заглохло до самого начала наступления Юденича, через три или четыре дня после которого Бермондт начал свой «поход на Москву», выразившийся первоначально в совершенно никем не ожидавшимся наступлении на Ригу.